власти, уже готов оставить европейскую часть России, чтобы не потерять все. «Пусть никто не думает, – вещал фюрер, – что Сталин снова сможет захватить Европу из-за Урала». Всю следующую неделю, вместо того чтобы сделать наконец срочный стратегический выбор между Москвой и Ленинградом в качестве направления главного удара немецких сил, Гитлер занимался более приятной для него задачей – планировал замену боевых частей немецкой армии в России оккупационными гарнизонами, которую намеревался провести в осенние месяцы. Директива, изданная 14 июля, объясняла, что военное превосходство Европы после поражения России позволит значительно снизить численность армии и производство военной продукции в самом ближайшем будущем. Только танковые силы армии будут увеличены, поскольку они быстрее всего изнашиваются, неся на себе груз главных наступательных операций в России, другие приоритеты перейдут к военно-воздушным силам Геринга. Примерно в это же время вмешательство Гитлера в тактику заставило Галь-дера записать следующие слова: «Это постоянное вмешательство фюрера в дела, обстоятельства которых он не понимает, становится бичом, который скоро станет нестерпимым».
16 июля Гитлер все еще занимался приятнейшей работой – обдумывал блестящее будущее, позабыв о насущных потребностях настоящего момента; на этот раз, в компании некоторых коллег по нацистской партии, включая Геринга, Розенберга и Мартина Бормана, фюрер увлеченно делил шкуру русского медведя, которого считал убитым. Хотя в пропагандистских целях немцы должны были подчеркнуть свою роль освободителей от коммунизма, Гитлер намеревался открыто присоединить к рейху сначала Крым (после изгнания коренного населения), бывшую польскую часть Украины, балтийские государства, бакинские нефтяные месторождения, немецкое Поволжье, Кольский полуостров. Финны должны были получить Восточную Карелию и руины Ленинграда. К досаде Геринга и Розенберга, которые хотели использовать враждебность украинцев по отношению к Москве, Одесса и ряд других частей Украины должны были отойти к Румынии или к рейху.
Партизанская война, жизнерадостно утверждал фюрер, давала немцам явные преимущества, поскольку позволяла «истребить» больше противников. Ни один славянин на восточных территориях отныне не будет носить оружие, и к западу от Урала советская военная мощь не будет существовать, «даже если нам придется вести войну еще сто лет, чтобы добиться этой цели». И наконец, в этом «нацистском Эдеме» любой абориген, который косо посмотрит на немца, будет расстрелян – очевидно, примером для фюрера послужило британское правление в Индии. Возможно, сам Людендорф, с чьей программой германских имперских аннексий на востоке от 9 июня 1918 года имели очевидное сходство взгляды Гитлера, не одобрил бы средства ее реализации, намеченные фюрером. В любом случае, как считали и умеренные нацисты, в политике фюрера было слишком мало стимулов, чтобы привлечь на свою сторону многочисленные этнические меньшинства Советского Союза, не говоря уже о его великом русском ядре.
Танковые генералы, несмотря на нерешительность фюрера в стратегии, имея огромное превосходство в танках и самолетах, продолжали одерживать победы на Центральном фронте. Уклоняясь от ограничений своего враждебно настроенного непосредственного начальника фельдмаршала Гюнтера фон Клюге, Гудериан к началу третьей недели июля форсировал Днепр и захватил Смоленск, преодолев почти две трети пути до Москвы. Когда танковая группа Гудериана встретилась с группой генерала Германа Гота, двигавшейся с севера, несмотря на упорное сопротивление русских, около 200 000 русских – бойцов Западного фронта Тимошенко – были взяты в плен, а также большое количество боевой техники.
Эти впечатляющие достижения в сочетании с накапливающейся усталостью танковых дивизий и тем, что Гальдер метко назвал «катастрофическим состоянием растянутых немецких путей подвоза», подтолкнули Гитлера к изданию 19 июля директивы № 33. На требования своих танковых командиров, включая Манштейна, фюрер ответил распоряжением о том, чтобы армейское командование производило зачистку максимального количества окруженных советских подразделений, после чего возобновило медленное наступление на Москву силами одних только пехотных дивизий. Необходимые танковые силы группы армий «Центр» должны были направиться в другую сторону: 3-я танковая группа – на север, чтобы укрепить завязшее наступление Лееба на Ленинград, а 2-я танковая группа – на юго-восток, чтобы создать угрозу 5-й советской армии в районе Киева с тыла, тем самым помогая медленному продвижению Рундштедта по Украине. Уже через несколько дней в дополнении к директиве № 33 тщеславный фюрер добавил Дон, Крым и Кавказ к южным целям на 1941 год, а группе армий «Север» было предписано вернуть все свои танки в Германию отовсюду, после захвата и разрушения Ленинграда.
В этот период Гитлер утверждал, что для него Москва – пустой звук, всего лишь название на карте. Но его сверхуверенность, судя по всему, была непритворной, учитывая урезание им объемов производства армейского оружия и боеприпасов, несмотря на быстрое уменьшение бронетанковых и моторизованных дивизий почти наполовину в сравнении с их исходной мощью в самом начале кампании. Именно серьезное уменьшение ударной мощи армии вызвало принятие Браухичем того, что Гальдер 26 июля назвал отказом от «нашей первоначальной стратегии творческих операций» в центре в пользу исключительно тактических завоеваний на немецких флангах. А данное в это же время генералом Йодлем объяснение о том, что трудности немцев с организацией снабжения оправдывают отказ позволить русским жителям Ленинграда покинуть город, является отговоркой для другой чудовищной ошибки, на этот раз касающейся немецкой политики, а не стратегии. То, что сама Красная армия считала чудом на Марне – чудом, которое спасло Москву, было прямым результатом отказа Гитлера поддержать наступление группы армий «Центр» Бока, независимо от последствий для менее важных операций на других участках.
Реакция советских верхов на нападение немцев стала очевидной уже 23 июня, когда была создана первая версия Ставки Верховного Главнокомандования, основанная на принципах, давно сформулированных одним из немногих военных командиров, переживших сталинскую чистку, – маршалом Шапошниковым. Опираясь на ресурсы Генерального штаба армии, возглавляемого тогда генералом Георгием Жуковым, Ставка подчинялась непосредственно Государственному Комитету Обороны (ГКО), созданному 30 июня. Власть ГКО была абсолютной, это был фактически военный кабинет, куда первоначально входили Сталин, Молотов, Ворошилов, Маленков и Берия.
3 июля Сталин наконец обратился к советскому народу, впервые назвав русских людей братьями. В своей высокоэмоциональной и идеологически выдержанной, истинно большевистской речи он предупредил, что нацисты якобы намерены реставрировать монархию, отдать русских под власть немецких баронов и землевладельцев. Он также заявил о необходимости уничтожать все ресурсы, которые могут достаться врагу. Говоря о партизанской войне без соответствующей к ней подготовки, Сталин фактически играл на руку Гитлеру, поскольку фюрер искал любой повод для уничтожения русского населения. Хотя Сталин оправдывал заключение пакта с такими вероломными и жестокими людьми, как Гитлер и Риббентроп, необходимостью выиграть время для подготовки, он все же поблагодарил правительства Великобритании и Соединенных Штатов за добровольное предложение помощи. Если говорить кратко, советский диктатор пребывал в смятении и, согласно последующему заявлению Хрущева, был вынужден в начале июля вернуться к активному политическому и военному руководству после болезни только по воле некоторых членов Политбюро.
С первого дня немецкого нападения были приняты все меры революционного террора для борьбы с изменниками, капитулянтами и даже просто несознательными советскими людьми – военными и гражданскими. Согласно секретным немецким донесениям в течение недели, предшествующей взятию немцами Лемберга 30 июня, советский НКВД уничтожил 4000 украинских политзаключенных. В это же время генерал Павлов, командовавший Западным фронтом в Белоруссии, был заменен генералом Андреем Еременко, поспешно отозванным с Дальнего Востока. Официально неудачливый Павлов и несколько его подчиненных были расстреляны, как козлы отпущения, за первые неудачи Красной армии. Маршал Тимошенко, будучи министром обороны, попытался задавить поднимающуюся панику, пригрозив военным трибуналом каждому, кто даже просто заговорит об отступлении. Через несколько дней ситуация на Западном фронте настолько обострилась, что 3 июля маршал Тимошенко лично принял командование, оставив Еременко своим начальником штаба.
В середине июля такая же обстановка сложилась на Северо-Западном фронте Ворошилова, и 16 июля было принято решение о восстановлении командной ответственности политических комиссаров, что всегда было признаком опасения коммунистической партии потерять контроль над армией. Секретный приказ Сталина от 16 июля признал, что число преданных и надежных командиров Красной армии не слишком велико – сказалось влияние внезапного нападения врага.
