— Мы даже не сможем к ним приблизиться, — возразил я. — Один выстрел с нашей стороны — и Томас уничтожит уйму заложников.
Ван Хорн недовольно посмотрел на меня.
— Почему ты говоришь об этом с такой уверенностью? Ты ведь даже не попытался оценить обстановку. Дождь и туман послужат нам отличным прикрытием.
Однако его доводы были малоубедительными, и мы оба прекрасно это понимали.
— Пойдем к воротам и сами все посмотрим, — предложил я.
Сняв стихарь, Ван Хорн надел на голову свою широкополую черную шляпу, и мы оба вышли на крыльцо, где нас подстерегала очередная неожиданность.
Плохие новости распространяются быстрее, чем чума. Мне показалось, что весь поселок собрался у церкви и, стоя под проливным дождем, замер в ожидании. Люди с темными, взволнованными лицами в полном молчании смотрели на нас. Они были готовы безропотно принять все, что уготовила им судьба.
Некоторое время толпа мексиканцев и Ван Хорн, затаив дыхание, смотрели друг на друга, а затем произошло то, что поразило меня своими естественностью и трагизмом одновременно.
Впереди толпы стояла старуха с девочкой, сжимавшей в руке небольшой узелок. Намокшая под дождем блузка из тонкой материи прилипла к телу девочки, обозначив ее маленькие груди. Навсегда мне запомнилась глубокая скорбь, застывшая в ее глазах. Старуха легонько подтолкнула девочку вперед.
Оказавшись перед Ван Хорном, она протянула ему тряпичный узелок. Тот машинально принял его.
— Здесь поминальные свечи, святой отец. Для тех, кто погибнет, — смиренно произнесла она.
Девочка опустилась перед Ван Хорном на колени, и тут почти вся толпа разом последовала ее примеру. Головы и спины склонившихся в скорби людей непрерывным потоком поливал дождь. Ван Хорн с узелком в руке стоял и изумленно смотрел вниз, на девочку.
С доброй улыбкой на лице он поднял ее с колен и произнес спокойным, тихим голосом:
— Войди в храм и укройся от дождя, дитя мое. И все остальные тоже.
Похоже, я больше для него не существовал. Он развернулся и, не сказав мне ни слова, направился в церковь. Мы с Начитой, который, прислонившись к стене, стоял рядом со мной, посторонились, уступая Ван Хорну дорогу. Вероятно, многие из местных жителей в течение многих лет не были в церкви. Они в покорном молчании тихо вошли внутрь. На пороге храма женщины накинули на головы платки.
— Что они собираются здесь делать, сеньор? Молить о чуде? — спросил Начита.
— Думаю, что да.
Он печально покачал головой.
— Молитвами здесь не поможешь. И Томас де Ла Плата в это тоже не верит.
Того же мнения придерживался и я. Спустившись с крыльца, мы с Начитой направились к въездным воротам поселка.
Из-за сильного дождя видимость составляла не более шестидесяти ярдов. Ворота были надежно заперты, и, чтобы осмотреть местность, мне пришлось взобраться на стену. Но и оттуда я все равно ничего не разглядел.
Чуть позже ко мне присоединился Начита, который неизвестно откуда притащил старое шерстяное пончо и сплетенное из пальмовых листьев сомбреро. Я уже успел изрядно промокнуть и, накинув их на себя, принялся пристально вглядываться в пространство, отделяющее нас от развалин, где укрылась банда с захваченными ею заложниками.
— Мы можем что-нибудь сделать? — спросил я индейца.
— Завидев нас, они всех прикончат, — покачав головой, ответил он.
Я попытался представить себе Викторию и обитателей селения, захваченных Томасом, в старом доме на противоположном берегу ручья, но не смог. Мысли в моей голове по-прежнему лихорадочно сменяли одна другую, даже когда я постарался сконцентрировать свое воображение только на девушке. Промокшему до нитки, несмотря на накинутое на плечи теплое пончо, мне было жутко холодно. Я почувствовал, что кобура с револьвером успела больно натереть мне бок.
У меня возникло ощущение нереальности событий, что все случившееся — сон. Казалось, вот-вот я проснусь, и... Но, к великому сожалению, пробуждения не наступало, все происходило наяву.
— Получается, больше ничего нельзя придумать? — спросил я. — Ты так считаешь?
— Все упирается в священника, сеньор.
Я отошел подальше от караульного с «томпсоном» в руках, охранявшего ворота. Начита последовал за мной.
— Он не священник. Не настоящий священник. И ты сам это знаешь.
— Не важно, сеньор. Он тот, кого хочет получить де Ла Плата, и я не буду стоять в стороне и смотреть, как будет погибать моя госпожа.
— Томас при любом раскладе может всех перестрелять, — заметил я. — Об этом ты не подумал?
Неожиданно из сплошной пелены дождя раздался одиночный выстрел, и охранник на городских воротах в испуге пальнул из ручного пулемета. Начита схватил его за руку, и мы все трое замерли, вслушиваясь в воцарившую тишину.
— Эй, там, у стены! Не стреляйте!
Немного подождав, мы увидели, как из тумана со связанными руками и веревкой на шее вышел один из пленников, затем появился и всадник, державший в руке конец веревки. Во всаднике я распознал Рауля Юрадо.
— Сеньор Киф! — крикнул он мне. — Дон Томас шлет святому отцу свои наилучшие пожелания. До половины первого осталось не так уж много времени. А это — для того, чтобы показать серьезность наших намерений.
Он отпустил веревку, на которой привел несчастного заложника. Тот кинулся бежать, прыгая из стороны в сторону. Юрадо дважды выстрелил ему в спину и мгновенно исчез в густом тумане.
На пути в церковь мне повстречалась группа местных жителей. Войдя в помещение, я увидел нескольких человек, смиренно замерших на деревянных скамейках. Остановившись в нерешительности, я заметил, как из ведущей в часовню боковой двери, теребя в руках сомбреро, вышел Морено и направился ко мне.
— Где отец Ван Хорн? — спросил я его.
— В часовне, сеньор. Исповедует прихожан. На них у него уйдет много времени.
Проскользнув мимо Морено, я зашагал в направлении алтаря и перед входом в часовню остановился. Из ниши в стене на меня смотрел Святой Мартин из Порреса. Войдя в дверь, я увидел сидящего на скамье Ван Хорна и женщину, опускавшуюся перед ним на колени.
Заметив, что я вошел, он что-то быстро ей сказал, поднялся и направился ко мне. На нем был накинутый поверх сутаны стихарь. Фиолетового цвета епитрахиль свисала с его плеч. Зная, в каком нервном возбуждении Ван Хорн пребывал до начала исповеди, я поразился его спокойствию.
— У вас ко мне срочное дело, Киф? Я очень занят, — строго сказал он.
Взяв Ван Хорна под руку, я отвел его в другой конец церкви и рассказал ему, что только что произошло. Он выслушал меня с хмурым видом, затем сунул руку в карман и посмотрел на часы.
— Осталось час пятнадцать.
— И нечего попусту тратить время, — заметил я.
— У моих бедных прихожан накопилось многое, в чем бы они желали исповедаться. Сейчас для этого как раз удобный случай.
— Удобный случай? — удивленно переспросил я и, схватившись за епитрахиль, потянул Ван Хорна на себя. — Разве ты не знаешь, что поставлено на карту? Ты что, не понимаешь, что делаешь?
— В том, что так вышло, виноват я, а не они, — ответил он и печально улыбнулся. — Тебе не понять. Должен заметить, что для неверующего факт грехопадения ничего не значит.
— Пошел к черту! — в сердцах воскликнул я и швырнул концы епитрахили ему в лицо.
— Вполне возможно, что так оно и получится, — сдавленно засмеялся Ван Хорн и язвительно спросил: — Тебя это хоть как-то утешит?
На какой-то момент он снова стал прежним Ван Хорном.
— Это не меняет дела, — огрызнулся я. — Все зашло слишком далеко. Ну ладно, при других обстоятельствах я смог бы смириться. Священник, что бы он ни сделал, всегда остается священником. Не
