Девиль полез в карман плаща. „Кольт' тут же взметнулся ему навстречу.
– Всего лишь сигарета, честное слово. – Адвокат достал серебряный портсигар. – Я очень давно не практиковался в стрельбе. Зачем прибегать к таким грубым аргументам? Я ведь играю с вами в открытую. Все происшедшее останется между нами двумя, да еще этой несчастной пьяной свиньей. Он больше ни одной живой душе ни словом не обмолвился.
– И вы ему верите?
– А что ему оставалось? Как испуганный кролик, он припустил к единственной известной ему безопасной норе.
– Чтобы поделиться с вами?
– Он боялся, что вы убьете его. Он дрожал от страха. И рассказал мне о вас все. Об Алжире, о Легионе. Например, о Касфе. Ваше небольшое приключение произвело на него неизгладимое впечатление. Еще он указал причины случившегося. А именно, что Вассиликос пытал и убил вашего деда.
– И что же? – невозмутимо спросил Микали.
– Я мог бы перед уходом изложить известные мне факты на бумаге, запечатать в конверт и написать записку секретарше, чтобы она передала письмо кому следует.
– Но вы так не сделали.
– Нет.
– Почему же?
Девиль подошел к окну и распахнул его. Дождь лил немилосердно. В квартиру ворвался шум ночного города.
– Скажите мне одну вещь: вы всегда говорите по-гречески с критским акцентом, как сегодня в парке?
– Нет.
– Я так и думал. Блестящий штрих, как и то, что в разговоре с шофером вы назвали Вассиликоса и его людей фашистами. В результате чего сегодня в Греции перехватают всех коммунистов и членов „Демократического фронта', которые не успеют скрыться.
– Значит, им не повезет, – бросил Микали. – Политика наводит на меня скуку, так что, будьте добры, переходите прямо к делу.
– Все очень просто, мистер Микали. Хаос. Хаос – моя работа. Я, как и мое начальство, живо заинтересован в нестабильности на Западе. В хаосе, беспорядках, страхе и неуверенности в завтрашнем дне – во всем том, что сегодня сделали вы, ибо то, что сегодня происходит в Афинах, аукнется и в Париже. К утру в городе не останется ни одного левого агитатора, за которым бы не установили надзор или не упрятали бы в кутузку. И не только коммуниста, но и социалиста. Социалистам такое обращение не понравится, и очень скоро на их сторону встанут рабочие, что создаст большие проблемы для правительства, учитывая предстоящие выборы.
– Кто вы? – тихо спросил Микали.
– Подобно вам, не тот, за кого себя выдаю.
– Вы с Востока? Может, даже из самой Москвы?
– Разве вам не все равно?
– Как я уже говорил, политика нагоняет на меня тоску.
– Великолепная основа для сотрудничества, которое я хочу вам предложить.
– И что же вы хотите?
– Вас, мой дорогой друг. Я хочу, чтобы вы по моей просьбе время от времени повторяли свое выступление в Буа де Медон. Но только в самых особых случаях. Я предлагаю уникальное и совершенно конфиденциальное соглашение, о котором, кроме нас двоих, никто никогда не узнает.
– Короче, вы меня шантажируете?
– Конечно же, нет. Вы можете убить меня не сходя с места – и Жарро тоже. И спокойно уйти. Кому придет в голову вас заподозрить? Боже, вы ведь в прошлом году играли для английской королевы на высочайшем приеме в Букингемском дворце, верно? Когда вы прилетаете в Лондон, что происходит?
– Меня проводят через секцию для особо важных пассажиров.
– Совершенно верно. Можете ли вы припомнить, чтобы за последнее время хоть в какой-нибудь стране таможенники проверяли ваш багаж?
Девиль говорил абсолютную правду. Микали положил „кольт' на подоконник и вынул сигарету. Девиль щелкнул зажигалкой.
– Позвольте мне прояснить еще одно обстоятельство. Как и для вас, политика для меня – пустой звук.
– Зачем же вам все это нужно?
Девиль пожал плечами.
– Потому что я умею играть только в эту игру. И мне еще повезло. Большинству людей вообще не во что играть.
– Но мне-то ведь есть во что? – произнес Микали.
Девиль повернулся к нему лицом. Между двумя собеседниками, стоящими рядом у окна, из которого в комнату плыл запах дождя и вечерней прохлады, установилась странная, напряженная близость.
