Фрэнсис Вуд подстригал старой ручной газонокосилкой траву на кладбище, когда к воротам подкатила серебристая спортивная машина и из нее вышел Аза Морган в слаксах, темно-синем свитере с высоким горлом и коричневой кожаной авиационной куртке.
– Привет, Фрэнсис, – сказал он. Фрэнсис Вуд окинул взглядом машину.
– По-прежнему разъезжаешь на „порше'?
– Надо же куда-то тратить деньги. Я так и не сменил свою квартиру в Греншам-плейс. Там есть подземный гараж. Очень удобно.
С берез сорвалась стая грачей и с сердитым гомоном улетела.
– Мне очень жаль, Аза, – произнес Вуд. – Не могу выразить словами, как жаль.
– Когда состоятся похороны?
– Завтра, в два тридцать.
– Кто проведет службу? Ты?
– Если не возражаешь.
– Не говори глупостей, Фрэнсис. Как Хелен?
– Держится. Если хочешь, увидеть ее, она сейчас рисует на дамбе. На твоем месте, я говорил бы с ней очень осторожно.
– Почему?
– Разве тебе не известны обстоятельства гибели Меган?
– Ее сбила скрывшаяся машина.
– Не все так просто, Аза.
Морган непонимающе уставился на священника.
– В таком случае, не лучше ли посвятить меня в курс дела?
За кладбищенскими воротами тропинка огибала выстроенный из серого камня дом приходского священника под черепичной крышей и вдоль дамбы уходила к дельте реки. Морган издалека увидел Хелен. Она сидела за мольбертом в той самой старой армейской шинели, что он купил ей в год свадьбы.
Услышав шаги, она на мгновение обернулась и тотчас вернулась к работе. Некоторое время Морган стоял у нее за спиной, не говоря ни слова. Акварель, разумеется. Ее любимая техника. Болото, море и серое, дождливое небо – они у нее действительно хорошо получались.
– Ты стала лучше рисовать.
– Привет, Аза.
Он сел рядом с ней на поросший травой край дамбы и закурил. Хелен продолжала рисовать, не отрывая глаз от мольберта.
– Как дела в Белфасте?
– Не слишком хорошо.
– Очень рада, – бросила она. – Все вы там друг друга стоите.
– Я привык думать, что эта фраза относится к нам с тобой, – заметил Морган спокойно.
– Нет, Аза. Ты всегда стоил для меня слишком дорого.
– Но я никогда не выдавал себя за кого-то другого.
– В день свадьбы мы легли с тобой в кровать, а наутро я проснулась рядом с абсолютно чужим человеком. Где бы люди ни начинали убивать друг друга, ты всегда немедля отправлялся туда добровольцем. Кипр, Борнео, Аден, Оман и вот теперь кровавая мясорубка на том берегу Ирландского моря.
– Я делаю то, за что мне платят деньги. Ты знала, на что шла.
– Ни черта подобного! – воскликнула Хелен, начиная сердиться. – Мне в голову не приходило, что ты творил на Кипре для Фергюсона.
– Та же война, только против городских партизан, – пояснил Морган. – С несколько другими правилами.
– Какие еще правила? Пытки, обман? Заставлять человека сутками стоять у стены на цыпочках с ведром на голове? По-моему, в этом обвиняли тебя газеты после Никозии? В Белфасте ты прибегаешь к тем же методам или придумал что-нибудь поизящнее?
Морган поднялся. Лицо его превратилось в ничего не выражающую маску.
– Мы завели бесполезный разговор.
– Знаешь, почему я ушла? – не унималась Хелен. – Знаешь, что доконало меня?
Ты тогда уехал в Аден. И однажды я прочитала в газете, что после того, как один из твоих патрулей попал в засаду, ты пошел в горы, абсолютно безоружный, только прихватил с собой свою проклятую тросточку. И вышагивал перед бронетранспортерами, вызывая огонь на себя, провоцируя мятежников высунуть головы и стрелять в тебя. Когда я прочитала об этом и увидела твои фотографии на первых страницах буквально всех газет, то тут же начала укладывать вещи. Потому что вдруг осознала, что десять лет пробыла замужем за ходячим мертвецом.
– Не я убил ее, Хелен, – сказал Морган.
