одного билета.
– Пустяки, – бросил Микали. – Где вы живете?
– В Нью-Холле.
– К полудню у вас будет билет.
Кэтрин не могла отказать, да и не хотела.
– Очень мило с вашей стороны, – только и сказала она.
– После концерта в Тринити-Колледже состоится прием в мою честь. Могу ли я прислать вам приглашение и на него тоже? Там будет жуткая тоска, если, конечно, вы не придете. – Не дав девушке времени на ответ, Микали посмотрел на часы. – Ого, оказывается, уже поздно. На сегодняшнее утро у меня назначена четырехчасовая репетиция, а с Преви лучше не связываться. До вечера.
Он развернулся и убежал, а Кэтрин стояла и смотрела ему вслед, захваченная ощущением заключенной в нем силы и взволнованная, как никогда прежде.
На приеме она следила за ним из противоположного угла зала. Бархатный костюм, черная шелковая рубашка с открытым воротом, золотой крест на шее – все в Микали соответствовало ставшему привычным образу. Вокруг него толпился народ, но он проявлял признаки беспокойства и беспрерывно озирался по сторонам. Когда он заметил ее, его лицо озарилось улыбкой. Он взял два бокала с шампанским у проходившего мимо официанта с подносом и направился прямиком к Кэтрин.
– Я звонил в колледж, – начал Микали. – Почему вы мне не все сказали? Что вы – доктор Рили, какую занимаете должность, и все такое?
– Мне показалось, что все это неважно.
– Как я сегодня играл?
– Сами знаете, что отлично, – просто ответила Кэтрин и взяла протянутый бокал.
Микали улыбнулся и чокнулся с ней.
– За Кэтрин Рили, очаровательную католичку, за ее ум, интуицию и тонкий музыкальный вкус, а также за то, что в ближайшие три минуты она уведет меня отсюда и покажет Кембридж.
– Не католичку, а еврейку, – заметила Кэтрин. – Моя мать еврейка, значит, и я тоже.
– Вношу поправку. За Кэтрин Рили, очаровательную еврейку. Следует ли отсюда, что вы еще и готовить умеете?
– О да, конечно.
– Замечательно. А теперь сматываемся. Давайте покатаемся на пароме и полюбуемся с воды романтично мерцающими в лунном свете шпилями Кембриджа.
Через полчаса пошел дождь, поэтому, когда им наконец удалось пристать к берегу, оба вымокли до нитки. Когда же такси добросило их до Нью-Холла, дождь полил еще сильнее, и вода с них струилась ручьями.
Кэтрин открыла дверь и уже собиралась войти внутрь, но Микали мягко остановил ее.
– Нет. В первый раз я должен на руках перенести тебя через порог. Таков греческий обычай, а мы все большие традиционалисты.
Позже, около трех часов ночи, когда наконец наступила пауза и Джон потянулся за сигаретой, Кэтрин повернулась к нему.
– Как чудесно. Я и не подозревала, что бывает так хорошо.
– Спи, – нежно ответил он и обнял ее. Дождь перестал, лунный свет струился в окно. Джон Микали долго еще лежал и курил, уставившись в потолок. Его лицо было серьезным и мрачным. Девушка застонала во сне, и он инстинктивно прижал ее к себе покрепче.
– Ты знаешь, что это дерево посажено Милтоном? – спросила Кэтрин.
Они сидели под шелковицей в саду Крайст-Колледжа.
– Мне это абсолютно безразлично. – Микали поцеловал ее в шею. – В такой день, как сегодня, ничего не имеет значения. В Кембридже весна, а тебе надо идти работать.
– Только до конца недели, а затем наступит благословенный отпуск.
– Ох, не знаю, не знаю. Не нравится мне твоя работа. Жестокость, убийства, терроризм. Неподходящее занятие для женщины, хотя что я говорю? Ни для кого не подходящее занятие!
– Ладно тебе, – перебила Джона Кэтрин. – А как насчет твоей службы в Иностранном легионе в Алжире? Я же читала журналы. В какие игры ты сам тогда играл?
Микали передернул плечами.
– Я был просто мальчишкой. Записался в Легион под влиянием момента. Решение, основанное на эмоциях. Но ты действительно их выискиваешь. Вчера вечером кто-то рассказал мне, что ты работаешь с той немкой, ну, которая связана с группой „Баадер-Майнхофф'. Я и не знал, что она здесь.
– Да, в Тангмере. В специальном правительственном учреждении недалеко отсюда.
– Понятно. Ты официально занимаешься ею?
После некоторого колебания Кэтрин ответила:
– Да, иначе бы я ее не увидела. Однако надеюсь, мне все же удалось завоевать ее доверие.
– Ведь именно она спрятала того типа, которого газеты величают Критянином, у себя в комнате, когда он застрелил министра из ГДР?
