ухватил меня за лодыжку. Тогда я наступил ему на руку, и он вслед за остальными быстро исчез в темном трюме.
Морган на корме уже отдавал швартовы. Он со знанием дела проворно перемещался по палубе. Его лицо в свете палубных фонарей было желтым и постаревшим. Бедный Морган, плывущий по жизни без руля и ветрил, снова зависел от меня. И на этот раз уже в большей степени.
Я зашел в рубку, немного прибавил обороты и медленно, почти бесшумно, вывел катер за линию пирса в открытое море.
Дверь в рубку распахнулась, и на пороге появился Морган. Он раскрыл рундук и извлек из него бутылку. Когда он ее откупорил, я почувствовал запах рома. Теперь он уже не спрашивал у меня разрешения, он просто пил ром большими глотками.
Поперхнувшись, он наклонился над столом и спросил:
– Ну зачем все это, Джек? Зачем?
– Разве это имеет значение? Сделано так сделано. Сходи вниз, посмотри, как там.
Он вышел, а я, взяв бутылку, сделал большой глоток, хотя ром и не был из числа предпочитаемых мною напитков. Бог ты мой, что теперь будет? В Александрии мне места нет, это уж точно.
Мы вышли уже далеко в открытое море, и я, сняв глушитель, включил мотор на полную мощность. В свое время я переделал бензиновый двигатель «Пента», что позволяло мне в случае необходимости набирать тридцать узлов в час, поэтому возможность погони не особенно тревожила меня. Моя «Ласковая Джейн» летела по морю как птица.
Дверь в рубку тихо отворилась, затем, слегка скрипнув, закрылась. Не оборачиваясь, я спросил:
– Как Гийон?
– Он умер минут пять назад, – тихо произнесла Сара.
Я взял из рундука длинную цепь, вынес из салона тело Гийона и положил его на кусок старого брезента. Обмотав лодыжки цепью, я завернул тело в брезент. Морган прошил брезентовую ткань прочной ниткой. Он отлично научился орудовать парусной иглой, когда еще до войны был юнгой на финских парусниках, перевозивших зерно.
На лице Гийона застыло выражение глубокого покоя, казалось, он всего лишь спит. Он выглядел лет на семнадцать, не больше. Ни одной морщинки, ни тени тревоги на лице.
– Каким он был? – спросила Сара.
– Он был хорошим подводником. Вот и все, что я могу о нем сказать. Не очень коммуникабельным. Теперь-то я понимаю почему. Он всегда считал, что погибнет на море.
– Что в конце концов и произошло. Так ведь?
– Лучше смерти не пожелаешь. Да, о таком конце можно только мечтать.
Я зажег сигарету и направился к бортику.
Катер мчался на полной скорости, плавно перекатываясь через волны. Где-то далеко в ночи поблескивал огнями пароход.
– Что вы теперь намерены делать? – перегнувшись рядом со мной через перила, спросила она.
– Человеку с таким хорошим катером, как у меня, можно много чем заняться.
– И никаких сомнений?
– Нет.
– Не жалеете о случившемся?
– У меня пока еще есть катер, не так ли? Все могло кончиться гораздо хуже.
– Ну уж ненамного.
Я от души рассмеялся:
– Вот в этом-то и разница между нами, ангел мой. Я и до этого был бедняком.
Оставив ее одну, я подошел к трюму, открыл люк и попросил Хакима подняться наверх. Он осторожно поднялся по лесенке. На его легком льняном костюме виднелись масляные пятна.
– Не стоит беспокоиться, – сказал я ему. – Я только хочу, чтобы вы это видели сами.
Морган сшивал брезент у шеи Гийона и собирался навеки закрыть ему лицо. Хаким бросил печальный взгляд на мертвого израильтянина и вздохнул.
– И в конце концов все ваши усилия оказались напрасными, мистер Сэвидж. – Он посмотрел мне прямо в глаза. – Я все до мельчайших подробностей знаю о вас. Возможно, даже лучше, чем вы о себе. Вы не агент Израиля, мой друг. Если бы вы им были, то собственное дело вас бы так не волновало. – А затем что-то особенное появилось в его голосе. – Не пойму, во имя чего? Вы все потеряли. Лишились всего, и зачем?
Я рассмеялся ему в лицо:
– Последний из самых больших мотов – это я. Теперь давайте опустим его за борт.
Я знал, что у иудеев существуют особые молитвы, которые они читают по умершим. Лучшее, что я мог для него сделать напоследок, так это прочитать «Аве Мария» и «Отче наш», но и в этих молитвах я не очень-то был силен. Мы с Хакимом бережно опустили тело Гийона, так бережно, что оно упало в воду без всплеска и тут же пошло ко дну.
Канаис представлял собой крохотный островок в трех милях от побережья Египта, почти полностью опоясанный длинной полосой белых пляжей. На островке имелись источники вкусной пресной воды, о которой на материке можно было только мечтать, и рыбаки ежедневно туда наведывались, чтобы пополнить свои питьевые запасы.
С южной стороны островка был удобный проход в изогнутый полумесяцем залив с плоским песчаным берегом. Туда я и направил «Ласковую Джейн», которая, подойдя к самому берегу, ткнулась в него носом. Я, не мешкая, открыл крышку трюма и выпустил на свежий воздух полицейского и Ибрагима.
– Прыгайте за борт, – сказал я им, – И не пытайтесь что-либо предпринять.
Они и не пытались. Стоя на палубе, они жадно глотали свежий воздух. Ибрагим, потеряв равновесие, перевалился через перила и упал в воду, глубина которой в этом месте достигала порядка трех футов.
Хаким повернулся ко мне:
– А как леди Гамильтон?
– Я о ней позабочусь. Давайте за борт.
– Вы глупец, мистер Сэвидж. Бесстрашный, но глупец. Надеюсь, что никогда больше с вами не встречусь. Для вашего же блага, конечно.
На прощанье он протянул мне руку, и я пожал ее. Не сделать этого было бы невежливо с моей стороны.
Я повернулся к Саре Гамильтон:
– Ну что ж, прощайте.
Она нахмурилась:
– А что вы сделаете, если я откажусь покинуть катер?
– У вас нет выбора, если хотите выйти сухой из этой передряги. Прикрой-ка меня этой штуковиной, – обратился я к Моргану, который стоял у входа в рубку и сжимал в руках автомат, отобранный мною у полицейского. – Я скоро вернусь.
Я перемахнул через борт и, оказавшись по пояс в воде, развернулся и протянул Саре руки.
– Отлично, теперь займемся вами.
Она посмотрела на меня долгим взглядом, затем, наклонившись, подалась вперед. Нижние пуговицы на платье с треском расстегнулись, обнажив интимные участки ее тела. Увернувшись от моих рук, она прыгнула с катера прямо в воду.
Оступившись, Сара с головой ушла под воду. Я помог ей подняться на ноги. Намокшая ткань плотно прилипла к ее телу, рельефно обозначив на ее полной груди тугие соски. Скорее всего, она ничего не надела под платье.
– Уберите от меня свои руки, – тихо сказала она, раздраженно оттолкнув меня сильной рукой, и откинула с лица намокшие волосы.
– Мне сорок два, – сказал я. – В этом ли году, в следующем ли, но не позже, меня постигнет та же участь, что и Гийона. За борт с перетянутыми цепью щиколотками.
Она стояла молча, приложив руку к лицу. Вода струйками стекала вниз по ее бедрам. И вдруг, слава Богу, ее лицо озарила улыбка.
