бокал.
– Это бренди, лучшее, что есть в доме. Я снова чувствую себя молодым.
Марлоу выпил бренди, поблагодарил и кивнул в сторону окна, где в этот момент заработал мотор фургона.
– Это последнее, что вы слышите от Кеннеди.
Старик пожал плечами, и его глаза погрустнели.
– Кто знает? В следующий раз я подготовлюсь получше. Просто воткну нож ему в брюхо, а уж потом буду вести разговоры.
Мария вошла в комнату, держа миску с горячей водой в одной руке, полотенце и бинты – в другой. Она все еще была бледна и выглядела потрясенной, но все же попыталась улыбнуться, когда ставила принесенное ею на стол.
– Теперь я хочу взглянуть на вашу руку.
Марлоу снял плащ и пиджак, она аккуратно удалила запекшуюся кровь и надула губы.
– Не слишком хорошо все это выглядит. – Она покачала головой и повернулась к отцу: – Как ты думаешь, папа?
Магеллан внимательно осмотрел рану, явно ему не понравившуюся.
– Довольно паршиво. А как, вы говорите, получили ее, дружище?
Марлоу пожал плечами:
– Ободрал об острую штуковину, слезая с грузовика. Я еду на попутных из Лондона.
Старик кивнул.
– Острая штуковина, э? – Он ухмыльнулся. – Не думаю, что нам надо беспокоить доктора, Мария. Почисти рану и хорошенько перевяжи. За неделю все пройдет.
Похоже, Мария все еще сомневалась, и Марлоу сказал:
– Ваш отец прав. Вы, женщины, всегда поднимаете шум вокруг каждой царапины.
Он засмеялся и начал выуживать сигареты правой рукой.
– В Корее я прошагал полтораста миль с пулей в бедре. Так пришлось. Там не нашлось никого, кто мог бы ее извлечь.
Мария бросила на обоих мужчин сердитый взгляд:
– Очень хорошо. Делайте как хотите. Мы не станем приглашать врача. Боюсь, ваша рука воспалится, а потом вы ее потеряете.
Марлоу хмыкнул, а девушка, наклонив голову, приступила к работе. Папа Магеллан с любопытством спросил:
– Вы были в Корее?
Марлоу кивнул, а старик отошел к серванту и вернулся с фотографией в рамке.
– Мой сын, Педро.
С фотографии улыбался парень, гордый и довольный своей новенькой униформой. Такую фотографию молодые солдаты обязательно делают в первые же недели своей службы в армии.
– Он выглядит хорошим солдатом, – заметил Марлоу бесстрастным тоном.
Папа Магеллан энергично закивал.
– Он был отличным мальчиком. Собирался поступать в сельскохозяйственный колледж. Всегда мечтал быть фермером. – Старик тяжело вздохнул. – Его убили в 1953 году, когда он находился в составе патруля возле реки Имжин.
Марлоу снова посмотрел на фотографию и подумал, так же ли улыбался Педро Магеллан, когда в него впивались пули. Но какой смысл думать об этом, когда люди на войне погибают в самых разных обстоятельствах. Иногда мгновенно, иногда в мучениях, но всегда ужас запечатлевается на их лицах.
Он вздохнул и вернул фотографию.
– Это уже чуть позже того, как я там был. Меня взяли в плен тут же, когда вмешались китайцы.
Мария быстро вскинула голову:
– А сколько вы пробыли в плену?
– Почти три года, – ответил Марлоу.
Старик присвистнул.
– Матерь Пресвятая, это очень долго. Ты много выстрадал. Я слышал, что в этих китайских лагерях было очень трудно.
Марлоу пожал плечами.
– Не знаю. Я не был в лагере. Они послали меня работать на угольной шахте в Маньчжурии.
Глаза Магеллана сузились, и с лица исчезли последние остатки доброго настроения.
– Я немного слышал и об этих местах тоже.
Последовало непродолжительное молчание, потом старик взял себя в руки и похлопал Марлоу по плечу.
– Ну, все это в прошлом. Может быть, для мужчины это и хорошо – пройти через огонь. Что-то вроде очищения.
Марлоу горько рассмеялся:
– Без такого очищения лучше бы обойтись.
Мария, заканчивая накладывать повязку, спокойно сказала:
– Папа в свое время тоже попробовал огня. Он воевал в интернациональной бригаде в Испании. Фашисты держали его в плену два года.
Старик энергично пожал плечами и в знак протеста поднял руку.
– К чему вспоминать о таких вещах? Это все прошло. Старая история. А мы живем в настоящем. Жизнь часто неприятна, но всегда справедлива. Умный человек накапливает опыт и старается поступать соответственно.
Он стоял, засунув руки в карманы, и улыбался молодым.
– Ну вот. Все закончено, – объявила Мария.
Марлоу поднялся и принялся опускать изорванный в клочья рукав рубашки.
– Спасибо. Я, пожалуй, пойду, – сказал он. – Когда, вы говорите, отправляется автобус?
Улыбка на лице Магеллана сменилась хмурым выражением.
– Вы пойдете? А куда вы пойдете?
– В Бирмингем, – ответил Марлоу. – Я надеюсь найти там работу.
– Так вы поедете в Бирмингем завтра, – отрезал старик. – А сегодня переночуете здесь. В такую погоду отказать в крыше даже собаке было бы преступлением. За кого вы меня принимаете? Вы появились из тумана, спасли меня от побоев и думаете, что я позволю вам вот так же и исчезнуть? – Он фыркнул. – Мария, приготовь горячую ванну, а я попробую отыскать чистую рубашку.
Марлоу заколебался. Инстинкт подсказывал ему, что надо уходить. Уходить немедленно, пока он не втянулся в дела этой семьи, но тут он посмотрел на Марию. Она улыбнулась и покачала головой:
– Нет смысла возражать, мистер Марлоу. Когда папа что-то решает, то единственный правильный выход – это согласиться. В конце концов это просто сэкономит вам время.
Марлоу посмотрел на сумрак за окном, вспомнил об обещанной ванне и еде и окончательно решился.
– Сдаюсь без всяких условий.
Мария улыбнулась и вышла из комнаты. Старик достал трубку из корня вереска и начал набивать ее табаком из потертого кожаного кисета.
– Мария успела сказать мне кое-что о вас, когда вы с Кеннеди были на дворе. Она говорит, что вы водитель грузовика. Марлоу пожал плечами.
– Приходилось быть.
Магеллан попыхивал трубкой, пока она наконец не раскурилась.
– Этот порез у вас на руке, – снова спросил он. – Как вы его заработали?
– Я же сказал, от сломанного острого крюка на борту грузовика, – повторил Марлоу. – Почему это вас так интересует?
Старик тоже пожал плечами.
– Обычное любопытство, – осторожно заметил он. – Просто у меня была очень активная юность, и я
