тростниковая крыша с обеих сторон спускается почти до земли. Слышится шум воды, кондиционеров и, послабее, знакомые звуки ночного бара — музыка и голоса. Не все из них мужские. Лакированная, оклеенная бумагой дверь автоматически отъезжает в сторону, когда я к ней подхожу.
В безлюдном вестибюле шкаф с туфлями и тапочками. Возле него две большие вазы, орхидеи и лилии поставлены в них на западный манер. Срезанные цветы уже давно меня не радуют — до сих пор напоминают о смерти.
Все тапочки мне малы. Я мелкими шажками вхожу в бар, дурнушка, всеми силами старающаяся быть красивой. Комната высокая, с открытыми балками, над застеленным татами полом возвышается лишь стойка в форме полумесяца. Там несколько стариков в костюмах, носках и разной степени опьянения, три хозяйки в летних кимоно их обслуживают.
Звучит японская народная музыка. Ближайший к двери мужчина мурлычет в микрофон, не сводя глаз с экрана караоке. По нему плывет текст песни вместе с монтажом неподходящих, на мой взгляд, изображений: лодкой с рыбаками и полной сетью тунца; женщиной-гончаром, лепящей посуду. Судя по звукам музыки и лицу певца, произошло нечто в высшей степени печальное, но я не могу понять с кем, если не считать рыбы.
Все, кроме хозяек, почти не в состоянии что-либо замечать. Женщины немолоды и не молодятся. Одна из них подносит певцу тарелку запеченных в тесте яблок, и они разговаривают. В их голосах и лицах заигрывания почти нет. Он делает рукой жест женщине, разливающей напитки. Та поворачивается и видит меня.
— Конбанва.
Она произносит приветствие как вопрос.
— Добрый вечер. Прошу прощения, вы говорите по-английски? Я ищу мистера Мусанокодзи.
— Конечно, — говорит она, будто все понимает. Голос у нее слишком уж мягкий, поддельный, как и здание, в которым мы находимся. — Вы гостья Мусанокодзи-сан?
Я лгу, почти не колеблясь. Хозяйка ведет меня вдоль изогнутой стойки к мужчине в дальнем ее конце. Он сидит один, держа обеими руками стакан. Лицо у него застывшее, задумчивое. По японским меркам он высок, у него рельефно очерченные скулы и жесткие черные волосы. Несмотря на возраст, он подтянут, одни углы, никаких изгибов. Интересно, так ли выглядел мистер Три Бриллианта?
Он выслушивает, что говорит эта женщина, потом обращает взгляд на меня. Хозяйка спрашивает его еще о чем-то, он кивает и молчит, пока она с поклоном не покидает нас. Потом протягивает руку.
— Хидеки.
— Кэтрин.
Мы обмениваемся рукопожатием. Меня удивляет, что он представился именем. Я думала, что богатые и старые более церемонны.
— Спасибо.
— Пожалуйста. За что?
— За то, что солгали обо мне.
— Пустяки. Ну, раз вы моя гостья, выпейте со мной.
Голос его тоже удивляет меня. Он говорит по-английски с сильным бруклинским акцентом, каким-то давним. Сажусь.
— Я бы не отказалась от кофе.
— Оставьте. Это рисовая водка, пробовали ее? Вы живете не в Японии, так ведь? О, надо попробовать, она великолепна. Водка, не Япония. — Он снимает очки в стальной оправе и вытирает глаза салфеткой со стойки. — Как, вы сказали, вас зовут?
— Кэтрин.
— Привет, Кэтрин. Меня Хидеки, хотя, возможно, я уже представился. — Мы вновь обмениваемся рукопожатием. Он опять надевает очки, разглядывает меня. Кажется, делает это без интереса, по обязанности. — Я занят, в соевой промышленности, но, возможно, вам известно и это. Кэтрин, какой у вас бизнес?
— Камни.
— Камни. Очень интересно. Приносят они какой-то доход?
— Нет.
— Мы не встречались?
— Ни разу.
— Я вам задолжал? Не припомню, чтобы в последнее время покупал камни.
— Вы ничего мне не должны.
— Угу. — Когда он улыбается, глаза почти исчезают между морщинами. — Камни. Невероятно! Почему бы нам не выпить шампанского? Я всегда считал, что у шампанского такой же вкус, как у хрусталя, если бы он был жидким. Вам не приходило это в голову?
Он машет ближайшей хозяйке. Шампанское появляется в охладителе из розового гранита, с ржавчиной в его кристаллической структуре. Хидеки Мусанокодзи откупоривает бутылку, продолжая говорить:
— Что ж, должен сказать, это приятный сюрприз. Я сидел тут в одиночестве и слишком много думал. Был почти готов прибегнуть к караоке — оно сродни ритуальному самоубийству, смерть от народных песен. Собственно, я люблю петь западные вещи. Один я. Другие их избегают.
Я не слушаю. Смотрю на лицо мистера Мусанокодзи и думаю о его предке — похожем на него человеке в холодном восточном Лондоне девяносто лет назад. Противлюсь желанию притронуться к Хидеки, протянуть руку и коснуться лица передо мной, словно таким образом смогу вплотную приблизиться к мистеру Три Бриллианта.
— Само собой, пою веши «У-два» и Элвиса Пресли. «Потри меня нежно», как, по вашему мнению, говорят в Японии. И тут появились вы, Кэтрин, и спасли меня.
Он протягивает мне бокал шампанского. Со дна поднимаются пузырьки. Линии, спирали, двойные спирали. Вино холодное и такое сухое, что напоминает вкусом минерал.
— Вы очень хорошо говорите по-английски. Учились за границей?
— Университет Манчукуо, выпуск сорок пятого года. — Он снова улыбается, стекла очков блестят. — Американцы взяли меня в плен. Я уже немного говорил по-английски, меня сделали радиооператором. — Он медленно вращает руками в воздухе — круговороты преходящего времени. — Потом меня заставили несколько лет работать в Америке, на севере штата Нью-Йорк.
— Я думала, вы моложе.
— Воспринимаю это как комплимент.
Теперь я определяю его акцент точнее. Речь мистера Мусанокодзи простонародная, так говорят американские солдаты из старого военного фильма.
— Камни. Послушайте, вы англичанка, правда? Нравится вам Шерлок Холмс? Я учил английский по Шерлоку Холмсу. «Голубой карбункул» — знаете этот рассказ? «Славный камешек! — сказал он. — Взгляните, как он сверкает и искрится. Как и всякий драгоценный камень, он притягивает к себе преступников, словно магнит. Вот уж подлинно ловушка сатаны». А?
— К сожалению, нет.
— О! Ну что ж, мою военную историю вы уже знаете. Других у меня нет, разве что хотите послушать о соевых бобах или неудачных браках.
Подходит хозяйка и хочет вновь наполнить мой бокал. Во рту у меня остался сильный привкус шампанского. Чувствую, что алкоголь уже поступает в кровь. Стойка кажется горячей, и я распрямляюсь.
— Собственно говоря, меня интересует один ваш родственник. Эндзо Мусанокодзи.
— Эндзо. — Хидеки морщит лоб. — Эндзо? Господи.
— В делах компании он пользовался вымышленным именем — Три Бриллианта.
— Это было необходимо. Эндзо! — Хидеки кладет локти на стойку, наклоняясь ближе ко мне. — Родство между нами очень дальнее. Он двоюродный брат моего дедушки. Паршивая овца в семье. Или, — он хмурится, подбирая слова, — волк в шкуре паршивой овцы. Так можно сказать? Он возглавлял компанию?
— Его имя есть в архивах.
