Широкий плотный лось ростом этак на метр тридцать рысцой пересекает луг, грузная складка кожи на шее раскачивается из стороны в сторону. На рогах все еще приклеены полоски бархата.
— Неплохо бы такого заложить в морозильник, — говорит Слим. — Ничего, вертелу по нему недолго скучать.
Хитро придумала природа. В гон лось-самец почти ничего не ест, хотя бродит без устали в поисках коровы. К ранней зиме он не успеет припасти ни грамма жира, если же осень протянется, то к декабрю лось будет опять в форме. В брачный сезон, когда лось возбужден и плохо соображает, охотиться на него легче, но бить на мясо его нужно в августе или в самом начале сентября. Поэтому в отдаленных районах охоту на лосей открывают рано.
— Есть новости, Чарли?
— Лошади малость разбрелись. На эту ночь поближе поставлю.
Слоисто-дождевые облака после грозы рассеивались, начинали поблескивать звезды. От костра, разведенного Чарли, дышало уютом. Аромат рома, разбавленного водой Дивного ручья, мягко вписывался в благоухание ночи. Мы жарили мясо на ивовых угольях, тушили собранные в «котловане» грибы. Сэк съел четырехфунтовую форель и сгрыз в порошок кости от жаркого. А потом настал и черед гагачьего спальника. Дождик постукивал по брезенту. Шуршали камыши. Радужная форель плескалась в берилловых водах.
Вверх по Жирному Пути
И глашатай, премудро кивнув головой,
Возвестил: «Все погода решит».
Льюис Кэррол. «Охота на снарка»
Я проснулся от звона колокольцев и услышал, как Сэк надрывается, а Слим вопит: «Чарли, шугани их! Они же на палатку прут!» Подхватив свое барахло, я выкарабкался наружу и при этом обвалил палатку. Напуганные чем-то лошади грозили растоптать ее в ту же минуту. Слим и Чарли, держа в руках по колокольчику, ржали как помешанные. У костра на корточках грелись Алэн Слэш, Джонни и сын Маргарет, прискакавший ночью.
— Картина «Рассвет на болоте», — хмыкнул он.
После крепкого кофе мир начал глядеться веселее. Обрывки слоисто-кучевых облаков вразброд неслись на восток по чистому небу. Языки тумана вились вверх по склонам и отслаивались от вершины горы. За ночь бобр починил плотину, и воды в ручье убыло. Мелкая форель поднималась к поверхности. Ласка с заплатками белого зимнего меха на шоколадной шубке перебегала через ручей по бревнышку. Скоро она станет совсем как горностай. Пискнув словно вспугнутая мышь, я подманил зверька чуть не на полметра. Потом навел бинокль на озеро внизу: по берегу бродят два лося, на воде, как обычно, качается пара гагар, спинки выныривающей форели поблескивают на солнце.
Я пособил Алэну навьючить переметную суму на лошадь, а сам сел на гнедого конька и, взяв Сэка в попутчики, двинулся впереди остальных дальше на запад, довольный, что еду верхом и буду вплотную наблюдать лесную жизнь. Лес был до отказа набит певчими птицами: там были щуры, клесты, сосновые чижи, юнко, гаички, вьюрки, поползни, корольки, крапивники, славки, свиристели, танагры. Среди стволов то и дело полыхал алый гребешок хохлатого дятла и звучал его воинственный клич. Этого нелюдима больше нигде не встретишь: он прячется в глуши старого леса, но при этом полезный член общества, так как долбит дупла под гнезда для других птиц и поедает личинок древоточцев. На пути попалась группа оленей — молодые самцы, гладкие, откормленные и смирные. В одном месте я слез на землю, чтобы получше разглядеть след гризли, а рядом обнаружил и волчий след. Сэк поспешил заявить, что волк его мало волнует.
Есть что-то призрачное в сентябрьской ясности, когда первый ток холодного воздуха, перекатив через южные склоны, приносит заморозки в долину. Наспиртованный морозом воздух для начала всегда ярко-ярко высветит какую-нибудь одну мелочь — лист, птицу. Затем, словно кто отдернул занавес, скрывавший холст великого мастера, видишь всю филигранную работу в целом. Багряные клены роняют робкие взгляды. Подобрав ноги, сдвинув рыжекудрые головы, о чем-то толкуют тополя. Березы в лайковых перчатках, напудренные осины. В прогалах между деревьями вспыхивает солнце. Зеленый ковер усеян конфетти иван- чая. Мы пробираемся через чащу почти неслышно.
Путь пересекает черная медведица с тремя медвежатами [35]. Скачем за ними. Звери разжирели от голубики. Медвежата с ходу вскарабкиваются на тополь, а мамаша, раздосадованная нашим вторжением, ходит вокруг ствола и угрожающе ворчит. Один из уморительных зверенышей лезет на верхушку, раскачивается и едва не грохается наземь.
Черные медведи лазают по деревьям ради забавы, как мальчишки. Кроме того, на деревьях они спасаются от гризли [36]. Карабкаясь по стволу, медведь обхватывает его с обеих сторон в отличие от пумы, которая на дерево взбегает по-кошачьи. У пумы четыре когтя на каждой лапе, а на передних к тому же большие пальцевые отростки. У медведя пять когтей, но нет отростков. Что касается гризли, то их медвежата также иногда залезают на деревья, это я сам не раз наблюдал [37]. Вообще же гризли для этого приспособлен хуже, чем черный медведь, да и не склонен лазать по деревьям: нрав у него серьезный. Крупный черный медведь тоже не всегда может влезть по стволу.
Обычно взрослому гризли мешают лазать вес и длинные когти на передних лапах, но одного зверя я застрелил прямо на дереве. Это была взрослая медведица в сто сорок килограммов весом. Она была тощей, а дерево удобным, к тому же по пятам за ней гнались собаки. Эта медведица была когда-то ранена, порядком запаршивела и начала потаскивать скотину. В тазобедренном суставе у нее засела пуля, когти были искривлены и обломаны, несколько пальцев перешиблено, зубы сносились (три разрушенных коренных и два расщепленных клыка), на крестце виднелась большая плешь, выеденная каким-то кожным заболеванием. Цветом она напоминала стог прошлогоднего сена.
Когда ветер начал накатами доносить гул водопада Чайни-Фолз, я слез с лошади у небольшого родника и развел костер. Слим и Чарли, конечно, не откажутся от кофе. К тому же Слим, надо думать, тоже пожелает прокатиться верхом.
По пути к Сухому озеру и к Тополиной горе переправляться через Ючинико лучше всего вброд у Клускуса, в шести километрах ниже озера Тайттаун. У Тополиной горы по Жирному Пути можно ехать машиной не меньше чем до Клускойл, а когда сухо, то и до переправы у Пэн-Медоу и до охотничье- рыболовной базы Банч Трюдо у нижнего края Ючиникских озер. Состояние дороги всецело зависит от осадков. Именно между Клускойл и Ючиникскими озерами самые непролазные лужи, какие я когда-либо видел. Эта «проезжая» дорога на самом деле просто изрытая «джипами» грунтовка, которую не подправляет никто, кроме несчастных путников. Выезжающие «на природу» горожане расколошматили ее в пух и прах. Сам я предпочитаю катать по ней в кабриолете Чарли. На Черной этот экипаж вполне заменяет вездеход «Бентли» с пневматическими шинами и прочими чудесами, а иногда и автомобиль-амфибию.
Первый брод через Черную — наверху, у переправы Пэн-Медоу, в шестнадцати километрах к западу от Клускойл и трех километрах к востоку от Ючиникских озер. Переправа очень опасна весной, и несколько всадников чуть не отдали там концы. Кто-то, кажется, действительно погиб. На этой переправе нужна осторожность, особенно в половодье или если подозреваешь, что воды прибыло. Окунувшись в этом месте с головой и провентилировав вопрос с начальством, Пол Крестенюк установил там водомерную мачту с отметкой безопасного уровня для верхового и колесного брода, но этот первобытный прибор просуществовал недолго. Маленький Чарли всегда пробует брод верхом, так как река часто меняет русло и броды перемещаются. Хотя в ширину эта переправа около ста метров, к середине лета глубина ее обычно не больше полуметра, и благодаря твердому галечному дну с не очень крупными булыжниками она вполне безопасна. В эту пору Чарли перегоняет там повозку без особых хлопот.
