мучительнее боль. Попробуйте понять это, Вирджиния.
Надежное кольцо его рук сомкнулось на ее плечах. Захлебываясь от рыданий, она проговорила:
— Боже мой, если бы я сделала это раньше! Вы пытались образумить меня, но было уже слишком поздно. Я так любила его, и он был настолько уверен, что я — Анна, что я просто не посмела… — Она бессильно уронила голову на плечо Лансу. — Я проиграла. С каждым днем мы все сильнее отдаляемся друг от друга. Я убила нашу любовь.
— Не надо, не будьте такой жестокой к себе — вы пытались помочь ему.
— Но не смогла этого сделать! Я не в силах больше жить в сплошном обмане! Я хочу рассказать ему и не могу, не знаю, как быть. Он никогда не простит меня, Ланс! — Ее тело сотрясалось от рыданий. — Ах, Ланс, если бы вы могли остаться!
— Не плачь, Вирджиния, не надо, — успокаивал он, — мы придумаем что-нибудь, найдем выход. Боже, почему я позволил тебе выйти за него замуж!
— Думаю, такое решение приняла сама Вирджиния.
Эти резкие слова заставили Вирджинию вскрикнуть и обернуться. В дверях стоял Брент. Достаточно было одного взгляда, чтобы понять, насколько он взбешен.
— Убирайся отсюда, Ланс! — приказал он.
— Не торопись, Брент! — Ланс выпустил Вирджинию из объятий и спокойно направился к нему. — Я хочу сказать тебе кое-что.
— Ничего не желаю слушать. Убирайся немедленно!
— Ради Бога, опомнись! Неужели ты решил, что я пытался… соблазнить ее? Разве ты не знаешь, что ее сердце всецело принадлежит тебе?
— Послушай, тебе лучше уйти, пока я не потерял терпение, — напряженное спокойствие Брента предвещало бурю. — И запомни: у меня есть преимущество. Ты ведь не сможешь ударить слепого.
Вирджиния в страхе смотрела на обоих мужчин. Внезапно ярость оставила Брента, он опустил вытянутые вперед руки и отступил от двери. Ланс ушел.
— Тебе не понадобилось много времени, чтобы найти любовника! — с горечью проговорил Брент, устало опускаясь в кресло. — Жаль, что он уезжает, да, Вирджиния?
— Нет, все совсем не так! Ланс не пытался… Ты не понимаешь! Как объяснить, что у Ланса и в мыслях не было…
— Но ведь ты, кажется, неплохо себя чувствовала в его объятиях?
— Ты просто не хочешь поверить мне!
— Скажи правду, Вирджиния, почему ты вышла за меня замуж?
— Почему?? Да по той же самой причине, по которой вышла бы за любого другого мужчину, если бы любила его!
— Любовь? Ты ведь вышла за меня из жалости, Вирджиния, разве нет? Ты пожалела бедного парня, который лишился зрения, и уже видела себя в роли самоотверженной маленькой жены, заменяющей ему няньку и сиделку. Тебе нравится приносить себя в жертву. Но самопожертвование — это не любовь! — гневно заключил он. — Во всяком случае, не та любовь, которая нужна мне.
Глаза Вирджинии наполнялись слезами. Из глубин ее отчаяния и боли родилось и вспыхнуло ярким пламенем яростное желание защитить себя и свои представления о любви, столь беспощадно высмеянные Брентом.
— Нет, Брент, ты сам не знаешь, что тебе надо. Ты не веришь в то, во что верю я, у тебя совершенно другие взгляды на брак и любовь, взаимопонимание и самопожертвование. Нежность и безграничное терпение должны быть всегда — не только в радости, но и в горе. Я пыталась дать тебе все это, но ты отказался принять…
Ее голос сорвался. Ни малейшего проблеска сочувствия не появилось на лице Брента. Вирджиния сделала еще одну отчаянную попытку:
— Неужели все это не имеет значения для тебя? — прошептала она.
Он нетерпеливо передернул плечами и глубоко засунул руки в карманы брюк. Свет, пробивающийся из-за неплотно задернутых штор, узкими полосами падал на его лицо, придавая невидящим глазам странный лихорадочный блеск. Он криво усмехнулся и сухо сказал:
— Ради Бога, не заставляй меня выслушивать эту чепуху. Прибереги ее для Ланса, уж он-то прекрасно поймет тебя. — Он провел рукой по лицу, и жесткие очертания его губ неуловимо смягчились. — Любовь, взаимопонимание, самопожертвование… Ты забыла о самом важном — о доверии.
Долгую минуту Вирджиния изумленно глядела на него, затем покачнулась и схватилась рукой за дверной косяк. Сдерживаясь из последних сил, она почти спокойно проговорила:
— Ты мучаешь себя, Брент, безжалостно отвергая искренность и верность. Подозревать Ланса и меня просто глупо, и в глубине души ты сам чувствуешь это. Нет, позволь мне закончить, — она повысила голос, заметив, что Брент пытается перебить ее, — потому что я уже знаю, что все кончено. Мне не удалось сблизиться с тобой. Я не пытаюсь переложить на тебя свою вину, я знаю, насколько сама виновата во всем… Скажу лишь, что наша любовь и ссоры касаются только нас двоих. Я старалась любить тебя, но ты совершенно ясно дал мне понять, что тебе не нужна моя любовь. За эти недели ты все дальше и дальше удалялся от меня. А я… я просто хотела, чтобы ты знал, как я люблю тебя и всегда буду любить, и делала это единственным известным мне способом. Но я потерпела поражение. Я не нужна тебе, Брент, и не думаю, что тебе вообще кто-нибудь нужен…
Он резко повернулся и сильно ударился рукой о спинку стула. Эта неловкость слепого человека острой болью отозвалась в сердце Вирджинии, но Брент, казалось, даже не почувствовал удара. С побелевшим от злости лицом он шагнул вперед.
— Так значит, во всем виноват я! — усмехнулся он. Его пальцы нашли запястье Вирджинии и с силой сомкнулись вокруг него. — И теперь все кончено, да?
— Нет, Брент, — высоко подняв голову, она нечеловеческими усилиями пыталась сдержать слезы. — Не теперь. Все кончилось, еще не успев начаться. Как-то ты спросил меня, хочу ли я остаться с тобой, и этот вопрос был для меня мучительным ударом. Именно ты сделал первый шаг к разрыву. К разрыву! Я уезжаю, Брент. Я не хочу выпрашивать то, что ты не пожелал дать мне сам.
Несколько минут в напряженной, невыносимой тишине слышалось лишь его тяжелое дыхание. Вирджинии даже показалось, что он сейчас ударит ее. Потом Брент заговорил, и девушка поняла, что лучше бы он ее ударил.
— Понимаю. А если я просто не хочу принять то, что ты предложила?
Смысл его слов дошел до нее не сразу. Затем, с еле слышным вскриком, она попыталась высвободиться, но его пальцы сжались стальной хваткой. Она дрожала в его руках, как бабочка, приколотая булавкой.
— Боюсь, я еще не готов отпустить тебя… — хрипло сказал Брент, — пока не готов. Ты ведь сама сказала, что это касается только нас двоих, верно? — Он сделал паузу и жестко спросил: — Так ты все еще думаешь, что любишь меня?..
Ночь была удивительно тихой; из сада доносился сладостный аромат ночных цветов, но даже он не мог смягчить сердца этих двоих, запутавшихся в паутине обмана.
Брент с силой прижал ее к себе и медленно заговорил, почти касаясь сухими губами ее лба:
— Кажется, память подводит меня. Я бы хотел увидеть тебя такой, какой помню, вместо того, чтобы мучительно пытаться представить себе твое лицо… Твое тело кажется стройным, но не таким, как раньше. А все эти кружева и оборки… Я не помню их. Помню только бледно-лимонное нейлоновое платье с широкими рукавами…
Хриплый шепот смолк, и постепенно перед затуманенными от слез глазами Вирджинии, как на фотобумаге, стали проявляться черты лица Брента. Слабо освещенный прямоугольник окна за спиной обрисовывал его силуэт.
— Почему-то сейчас, — продолжал он, — меня не угнетает моя слепота. Труднее всего преодолеть безнадежность. Сейчас все то, что я ощущал, обонял и пробовал на вкус, преобладает над темнотой перед моими глазами. Все остальные чувства становятся тоньше, и зрение уже не кажется таким важным и необходимым…
Она чувствовала, как эти слова болью отдаются в ее сердце.
