Спасательная команда вернулась с пустыми руками, но подтвердила растущей толпе, что да, ребята не только открыли новый большой зал, но и тело там действительно есть – только им его не захотелось беспокоить. Давно умерший, решили они. Голый, обезвоженный, полузасыпанный обломками, нападавшими из камина сверху, ведущего либо в другой зал, либо даже на поверхность. Пока полиция обсуждала вероятность преступного деяния и связывалась с судмедэкспертами, спелеологи подумали о возможности, что мертвец – это древний индеец, а захоронение может быть ритуальным, и известили одного антрополога из исторического музея в Пиджин-Фордже.
А репортерам в любом случае был рай: либо загадочное убийство, либо древний индеец, голый как кочерга, найденный в новооткрытой пещере фантастической красоты, и всего в десяти жалких милях от Долливуда и цивилизации XXI века.
17
Джимми Перо, новый охранник Музея Библии Живой в Гатлинбурге, бросил рацию в ящик и отбил уход с работы после первых восьми часов дежурства. Прошлявшись большую часть года по американскому западу, Джимми страдал от жестокой клаустрофобии. Хотя музей был просторный, высоты семьдесят футов – поддельная вавилонская пирамида, тянувшаяся на целый квартал вдоль Гатлинбургского стрипа, – в нем было тесно: как соты в улье, набиты были туда стенды, между которыми бродили толпы туристов. И полумрак был как в склепе – окон недоставало.
Джимми выбежал на улицу, вдохнул полной грудью чистый горный воздух и зашагал, освобожденный, вниз по дороге. Через три квартала туристы, что таращились на его голые ноги, напомнили Джимми, что он все еще в костюме Давида – линялые джинсы вместе с поясом, западными сапогами и рубашкой и джинсовой курткой «Левис» остались в шкафу. А, ладно.
К чертовой матери. Что ему сейчас нужно было – это банка пива. Индейская монетка все еще свисала у него с шеи, бумажник торчал из-за маскарадного кушака, и Джимми зашагал дальше, бормоча про себя насчет отбивания времени, десятиминутных перерывов на туалет, получаса на ленч и прочих прелестей режима. Девки подросткового вида изумленно ахали, хихикали, спрашивали, что у него там под «юбкой». Пожилые дамы задавали вопросы по Библии. Детишки хотели услышать историю Давида и Голиафа из первых рук, а туристы всех мастей снимались рядом с ним, как с картонной фигурой Элвиса, Мэрилин Монро или президента. Одна старая дева-учительница сделала ему выговор за то, что праща у него не настоящая – хрен ее знает, что она имела в виду. Баптистский проповедник обратил внимание руководства, что Джимми позволяет себе говорить «сегодня» вместо «днесь», и не менее трех деревенских кретинов спросили, действительно ли он еврей и можно ли его потрогать.
Все время Джимми подмывало заорать: «Да индеец я, краснокожий, черт побери!», – но он сохранял спокойствие. Деду пришлось поручиться за Джимми, чтобы добыть ему эту работу, и Джимми обещал продержаться на ней хотя бы неделю.
Пива мне, пива, подумал он. А еще лучше – два или три. Мелькнула вывеска «Пончо Пират», вторая «П» не горела [9]. Заведение выглядело симпатично. Джимми вошел, сел на табурет возле круглого стола, и черт с ними, с килтом, жилетом и сандалиями на дурацкой шнуровке.
Он прижал ко лбу холодную кружку, закрыл глаза и выругался про себя. Надо было остаться в резервации навахо, заключил он, наняться бакалею паковать на стоянке грузовиков в Шипроке. Хотя бы туристы маршрута Четырех Углов меня бы за навахо принимали, а не за… кто я там такой есть.
Поездка из Цинциннати в Гатлинбург на арендованном «линкольн-тауне» заняла у Мори четыре часа пятьдесят три минуты. Он остановился в мотеле «Шепчущие сосны», где «AAA» зарезервировала для него место в беспокойном сердце Гатлинбургского стрипа. Мори принял душ, натянул свежую розовую вискозную рубашку, узорчатую, цвета пейсли, бабочку и темно-синий блейзер. Полуавтоматический «кольт» двадцать второго калибра уютно устроился в кобуре под мышкой слева – на случай, если сразу повезет.
Мори вышел из мотеля и остановился у тротуара, чтобы почувствовать обстановку. Возвращались с экскурсий туристы, ездившие в горы Смоки, в Долливуд и магазинчики Пиджин-Форджа. Некоторые уже начали вечерний поиск сувениров, бредя из магазина в магазин, где продавались футболки с рисунками, свечи ручной работы, дощечки с переводными картинками Тайной Вечери, фарфоровые гномы, индейские головные уборы из перьев, рога изобилия кустарных конфет, мириады солонок в виде медведей, расшитые бисером мокасины, настоящие устрицы с настоящими жемчужинами, портреты под старину, и многое, многое другое.
И все это Мори не интересовало. Внутренние часы подсказали ему, что сейчас как раз счастливый час, время выпить «Манхэттена», посплетничать с местными и найти свою цель – Шикльтона Дуна. Несколько вопросов, несколько кварталов прогулки – и Мори неохотно расстался со своими мечтами найти здесь «Уютный уголок Коры». Пришлось остановить свой выбор на баре «Пончо Пират», заметный своей десятифутовой неоновой вывеской, где скалился мексиканец с усами, как ручки пилы, в сомбреро и с повязкой на глазу. Здоровый глаз Пончо подмигивал синхронно с движениями танцующего попугая на плече. Мори усмехнулся перегоревшей «П», отчего получалось «Пончо злобный». Интерьер был в псевдомексиканском примитивном стиле, с голыми кирпичными стенами, пыльными пальмами и поддельными чучелами попугаев в клетках, подвешенных к потолку. Массивные колонки (молчащие пока, слава богу), длинная стойка, просторный танцпол, заставляющий думать, что по вечерам в уик-энд здесь не скучают.
Мелькнуло и тут же исчезло ностальгическое воспоминание, как танцевали они с Розой в старые добрые времена. Фокстроты, свинг, румба. Интересно, танцует в Гатлинбурге кто-нибудь щека к щеке или просто вертятся?
Мори сел у стойки и взял в руки первый «Манхэттен» со льдом, в Старомодном Стакане, как он любил. Придержав правую руку левой, он поднес стакан к губам. Годы были к нему милостивы, но руки уже не были так верны, как раньше.
Он стал рассматривать публику – в основном туристы, молодые, шумные даже в такой ранний час. Барменша, разбитная девица, едва только из школы, одетая в сомбреро, спортивные шорты красного атласа и желтую футболку с одноглазым ухмыляющимся мексиканцем на груди, насчет этого «Пуф!» преподобного Шикльтона Дуна знала все. Весь город гудит, сказала барменша. Нет, сама она никогда Князя не видела, но может узнать «светляков», последователей Дуна, – они ходят в белых балахонах и ночью все с фонарями. Еще она нарисовала на салфетке план, где церковь их была отмечена крестом (она эту церковь называла «Маяк»), и даже вывела Мори на тротуар показать дирижабль в виде ангела с глазами, мерцающими стробированным светом. Мори счел, что ангел похож на раздутого ныряльщика, повисшего вниз головой, с крыльями жирного лебедя – ноги сведены вместе, их пальцы направлены вниз, разведенные руки протянуты к небу.
– А ночью он подсвечен прожектором, – сказала барменша. – Говорят, что его из семи штатов видно или из восьми даже.
– Это действительно так?
