– Я не знаю. Преподобный Пэтч не любит, когда я ухожу или разговариваю с посетителями. Он вообще хотел, чтобы я сюда переехала и всегда была под рукой, когда приходят люди спрашивать о Вознесении.
–
Джинджер задумчиво намотала на палец конец пряди, размотала, намотала снова. Поерзала на сиденье.
– Я не знаю… а вы действительно знаете Антонио Бандераса?
23
Всего за несколько часов до того, как Платон Скоупс вышел из пещеры с пустыми руками, дедуля Мак- Дауд привязал один конец веревки к проржавевшему насквозь «шевроле», а другой, пропустив через бедро и наполовину вокруг спины, передал вниз Джимми.
Он чувствовал постоянное натяжение, перемежаемое рывками, когда внук где-то футах в сорока внизу пробирался по извивам и поворотам промоины. Примерно через секунду после того, как он в пятый раз спросил «Все о'кей?», послышался глухой стук, и веревка ослабла. И стало тихо.
Он снова крикнул – тишина. Чувствуя, что случилось что-то нехорошее, бордер-колли залаяла, бегая вокруг дедули и входа в промоину.
– Боже мой, – сказал дедуля. – Что же я натворил?
Он дернул веревку и почувствовал, что она идет свободно. Еще раз крикнул – сверху лай, снизу тишина.
Прошла минута. Показалось, что веревка у ног шевельнулась. Просто от собственной тяжести – или это Джимми? Веревка дернулась снова – как леска при осторожной поклевке. Дедуля жестом приказал собаке прекратить лай и сесть. Она послушалась, но продолжала тихо и тревожно скулить.
Потом снизу донеслись приглушенные, но различимые слова:
– Сорвался типа, – и веревка натянулась снова.
– Ты цел?
– Хлопнулся здорово, но ничего не поломал. Скользко тут. Камни скользкие, глина.
И через минуту тот же приглушенный голос сказал:
– Я на дне. Ух ты…
Полминуты Джимми простоял, оглушенный. При падении у него отшибло дыхание, и он потянул плечо. Еще колола боль, когда он переносил тяжесть на левую руку, а в ушах звенело. Каска времен Второй мировой, которую Джимми дал дед, послужила ему так, как никогда не служила деду: она спасла ему жизнь.
Спадала нервная дрожь от падения, и начинало трясти лихорадкой открытия. Дедуля всю дорогу был прав. Пещера под промоиной соединялась с пещерой на земле Дилени. Несмотря на компас, Джимми сунулся все же в три тупика, пока нашел ход, ведущий к мумии. В глубоком ходу, ведущем в другую сторону, он нашел фантастические скальные образования: сталактиты и сталагмиты, натечный камень всех цветов радуги, сверкающие кристаллы кальцита – волшебная страна, не хуже любой коммерческой пещеры, только ее не осквернили электрические лампы и провода, надписи с глупыми названиями, дорожки с металлическими перилами и толпы шумных туристов. Девственная пещера.
Он понял, что идет правильно, когда нашел весьма недевственные рисунки, которые накарябал на стенах его тринадцатилетний дедушка с приятелями. Джимми не слишком много времени уделил слонам и медведям – или кем там были эти плохо нарисованные звери, – но не мог не остановиться перед сексуальными картинками: палочные человечки с большими дрынами вставляли эти дрыны палочным женщинам с арбузными грудями, другим палочным человечкам и даже животным. Кто бы мог подумать, что у дедули в детстве было такое изощренное воображение?
Неподалеку от рисунков, как дедуля и говорил, Джимми увидел мумию. Поглядев на нее, он вздрогнул и отвел глаза; чуть не заплакал при мысли о древних, которые отнесли покойника в пещеру, считая ее местом его вечного упокоения. Колени они подтянули ему к груди, руки перекрестили над поджатыми коленями и положили тело в благочестивой дремоте зародыша. На одном плече мумии была сухая рана – скорее всего от упавшего камня, но в остальном она была совершенно невредима.
Неподалеку расщелина в полу вела, очевидно, в другой грот, ниже. Сверху и чуть сбоку свод поднимался к широкой трещине и уходил в зигзагообразный камин, ведущий, очевидно, к промоине на земле Дилени, далеко вверху, и свет в него не проникал. Лежащий внизу мусор – камни, щебенка и кое-где сухие палки – свидетельствовал о вековом падении материала сверху. Джимми тихо выругался в адрес сетки колышков и веревок, натянутых этим ученым, покрывающей мумию как квадратная паутина, и в адрес выкопанной круговой ямы, посреди которой на островке земли лежала эта мумия. Сбоку валялось большое сито, заступ, мастерки, кисти, крошечные кирки, похожие на зубоврачебные инструменты, и две раздавленные банки из-под колы.
Никаких предметов в захоронении не было: ни связок кремневых наконечников, ни любимой трубки или сумки из оленьей кожи с лекарствами. Наверное, это все уже унесли археологи.
Джимми подошел к мумии со спины и сперва не увидел лица, но, подойдя ближе и посветив фонариком, он чуть не упал в обморок, увидев, насколько оно живое, насколько по-киношному жуткое. Хотя губы слегка были приоткрыты, а глаза закрыты и запали, густые черные волосы доставали почти до плеч и отлично сохранились, а лицо, посеревшее и высохшее, можно было почти принять за лицо спящего. Джимми прищурился, убеждая себя, что лицо на него похоже.
Он присел рядом и пробормотал короткую молитву, разученную перед зеркалом в ванной:
– О Великий Дух вселенной, мать и отец всех земных созданий, людей, животных и растений, и самой живой земли! Прости мне, что беспокою это создание, одно из твоих чад. Но если я этого не сделаю, его унесут ученые, не знающие почтения к тебе, они будут снимать его, выставлять под стеклом, разрежут на куски и кости его сложат в ящики. Я должен унести это твое дитя, моего предка, но я похороню его в земле, где никогда его уже не увидят очи белых.
Утерев выступившую на щеке слезу, Джимми взялся за работу. Очень осторожно он повернул мумию,
