Крах

мокрый…

Умпэй (с досадой). Попроси маму, пусть скажет, что больна, и кончает с этим делом.

Кадзуо. Да, Тэруко! (Выходит.)

Тэруко. Сэцуко, пойдем со мной! Ты только приоткрой дверь и посмотри… До чего интересно! (Уходит.)

Умпэй (берет газету, но тут же откладывает). Сэцуко! У меня к тебе просьба.

Сэцуко (радуясь ласковому тону отца). Пожалуйста.

Умпэй. Собственно говоря, у меня сейчас… Ну, сама понимаешь… Речь идет о сбережениях мамы… Мне самому неловко заводить разговор об этом. Как ты думаешь, даст она мне взаймы?

Сэцуко. Мама?… Из своих сбережений?

Умпэй. Она копила их добрых два десятка лет, откладывала на случай смерти. Она ведь очень рачительная хозяйка.

Сэцуко. Если у нее и впрямь есть деньги, она, конечно же, даст тебе взаймы.

Умпэй. Мне не хотелось обращаться к ней с такой просьбой, но позарез нужны деньги.

Сэцуко. Я думаю, на маму ты можешь положиться.

Умпэй. Мне, Сэцуко, пятьдесят. Только в этом возрасте человек начинает по-настоящему работать. Нет, я еще не собираюсь сдаваться! Вот уже двадцать лет, как я стал предпринимателем. А ведь вся родня была против того, чтобы я родовые земли превратил в деньги и пустил их в дело. Больше всех возражала тетушка. Но я человек дальновидный, и мне почти все время сопутствовала удача – благодаря войне в Европе сложилась благоприятная конъюнктура… Иногда, разумеется, приходилось идти на риск. По мне здорово ударил кризис тысяча девятьсот двадцать седьмого года,[4] но я блестяще вышел из трудной ситуации, все прямо ахнули. А сейчас, в самом расцвете сил… Как раз теперь депрессия явно идет на убыль… Нет, я еще хочу побороться!.. Не стану рассказывать тебе все подробности, в делах ты мало что смыслишь, скажу одно: ты должна понять – я в критическом положении. Я доставил маме много огорчений, но она все стойко переносила, прекрасно воспитала всех вас и поистине достойна уважения… Конечно, в душе она обижена на меня, это понятно, может быть, даже ненавидит… В нашем доме, ты сама говоришь, не хватает тепла, и это, конечно, моя вина. Но если сейчас мама поможет мне, я стану жить совсем по-другому.

Тоёдзи и горничная вводят в комнату О-Маки. Она близка к обмороку. Вбегает тетушка, вслед за нею – Кадзуо.

Тетушка. Ай-яй-яй, что с тобой?

Тоёдзи. Сюда! Сюда! (Укладывает О-Маки на диван.) Возьми у меня в портфеле виски и налей в чай…

Горничная уходит.

Ну-ну, ничего страшного. Немного нарушено кровообращение. (К Сэцуко.) Развяжи ей пояс! (Всматривается в лицо матери, щупает пульс.)

Все наблюдают за ним затаив дыхание. О-Маки издает слабый стон.

Умпэй. Что там случилось?

Горничная приносит чай. Тоёдзи вливает его в рот матери. О-Маки громко стонет, открывает глаза.

Тетушка. Ну, как ты?

Тэруко. Мама!

Умпэй. Что с тобой?… Ведь у тебя слабое сердце, надо щадить себя.

О-Маки. Ушли? Они ушли?

Тэруко. Да, да, ушли.

Снаружи слышны возгласы: «Да здравствует забастовочный комитет! Ура-а!» Кадзуо закрывает дверь в галерею.

О-Маки. Бестолковые люди…

Кадзуо. Бестолковые? Мягко сказано.

О-Маки. Сам дьявол говорил их устами. Сперва я не принимала их болтовню близко к сердцу… Потом вижу, они суют нос даже в наши семейные дела, плетут разные небылицы… Тут я сообразила, что все это они взяли из повести Ка. Кавасаки, меня бросило в жар… в глазах потемнело…

Тоёдзи иронически смеется.

Тебе смешно, Тоё?!

Умпэй. Ну ладно, успокойся.

Тетушка. Слава богу, все обошлось.

О-Маки. Мне уже лучше. Только зря напугала вас.

Тоёдзи. Вставать пока нельзя. Полежи немного.

Умпэй (смотрит на часы). Маме лучше. Можете идти… Мне надо ей кое-что сказать. А Сэцуко и тетушка пусть останутся.

Тетушка. Я тоже? (Возвращается.)

Остальные уходят.

Умпэй (к О-Маки). Ну, как?

О-Маки (приподнимается). Как будто ничего.

Тетушка. Наконец-то ты пришла в себя. А то я уж не знала, что и делать…

Входит горничная.

Горничная. Простите… Вернулся из Токио молодой господин…

О-Маки. Он вернулся?… (Умпэю.) Меня сегодня вызывали в полицию. Из-за него. Он раскаялся, поэтому его отпускают, иначе, мол, наше имя может появиться в газетах.

Умпэй. Хорошо, что так получилось. (Горничной.) Скажи, чтобы немедленно шел сюда. (К О-Маки.) Это весьма кстати. Сэцуко хочет с ним поговорить… Впрочем, лучше потом. (Горничной.) Пусть подождет внизу.

Горничная уходит.

О-Маки. Ты сегодня будешь ночевать дома?

Умпэй. Не могу.

О-Маки. Но ты чересчур переутомляешься…

Тетушка. В самом деле. Если, не ровен час, вы сейчас свалитесь, это будет настоящей трагедией.

Умпэй. Я? Свалюсь?

Тетушка. Конечно, если так много работать.

Сэцуко. С самой весны ты ни разу не отдыхал.

О-Маки. Говорят, если человек сильно потеет, с ним того и гляди может случиться апоплексический удар.

Умпэй испуган.

Впрочем, это говорит Тоё, так что…

Умпэй. Тоё… Что он сказал?

О-Маки. Да нет, ничего особенного… Ты сегодня какой-то странный.

Сэцуко. Папа просто устал.

Умпэй. Что же во мне странного? По-моему, ничего. Все зависит от настроения. Если работать с полной отдачей, никакие болезни не страшны.

Тетушка. Верно, верно…

О-Маки. Ты хотел мне что-то сказать?

Умпэй. А, да-да… По правде говоря… Неловко мне ни с того ни с сего обращаться с подобной просьбой, но я намеревался взять у тебя немного денег взаймы.

О-Маки. Взаймы? Как это понимать?

Умпэй. Видишь ли, мне крайне нужны деньги.

О-Маки. И ты хочешь их занять у меня?

Умпэй. Если можно.