Крах

О-Маки. Сколько же тебе нужно?

Умпэй. Хотя бы пятьдесят тысяч иен.

О-Маки. Ч-что? Ты думаешь, у меня есть… такие деньги?

Умпэй. А разве нет?

О-Маки. Конечно, нет!

Умпэй. Придется тогда у тетушки попросить.

О-Маки. Не знаю, не знаю… Что скажешь, тетя?… Откуда же у тети наличность, все ее имущество – только вишни да виноградники. Едва сводит концы с концами.

Тетушка. Конечно, конечно. Еле-еле перебиваюсь… Муж давно болен…

Умпэй. Мне только на месяц, чтобы как-то выйти из положения, а потом все наладится. И я больше не буду! вас беспокоить.

О-Маки. Тысячу или две я бы еще нашла, но пятьдесят!..

Умпэй. А если взять на время из семейного бюджета?

О-Маки. Откуда же у меня лишние деньги? Ведь с самой весны ты не дал мне ни одной иены на расходы.

Умпэй. Да, ты права.

О-Маки. Сэцу-тян знает, как я кручусь. В последнее время расходы так увеличились! Каждый месяц посылаю Сэцуко с мужем в Токио определенную сумму, сыну в Исиномаки вместо ста иен приходится теперь посылать двести, там ведь больной. Заработок у Кадзуо совсем ничтожный, так по крайней мере он говорит. А тут еще Тоё со своими дурацкими выходками. Ведь для того чтобы отправить его Кимико обратно к родителям, прежде всего нужны деньги. Надо одеть ее с головы до ног. На все это ты не дал ни гроша. Хорошо, что я на всякий случай понемножку откладывала, а то, право, даже не представляю, как выкрутилась бы…

Умпэй. Я обратился, зная твою предусмотрительность…

О-Маки. Но у меня почти ничего нет, а то, что осталось, могу отдать тебе вместе с банковской книжкой, если это тебя устроит.

Умпэй (встает, пошатываясь от головокружения). Я т-так и думал.

Сэцуко. Папа!..

Умпэй. Хватит. Вызови машину.

Сэцуко. Не надо, папа, сегодня…

Умпэй (опираясь о стену). Ладно, пусть… Здесь каждый сам по себе.

О-Маки. Что ты хочешь этим сказать?

Умпэй. Вызови машину.

О-Маки. Лучше принял бы ванну на ночь, а?…

Тетушка. Останьтесь.

Умпэй. Не желаю! Вызывай мне машину! Машину! Машину!

(Уходит направо.)

Тетушка смотрит на О-Маки. О-Маки с равнодушным видом уходит. Тетушка идет следом. Сэцуко провожает их взглядом.

Занавес

Действие третье

Обстановка первого действия. Поздний вечер того же дня. На столе – бутылка виски. Тоёдзи, отпивая виски маленькими глотками, громко беседует с Кавасаки. Рядом с Тоёдзи сидит Харуко и наливает ему виски. В некотором отдалении Сэцуко с рассеянным видом листает журнал.

Тоёдзи (ставя стакан). Поразительно… Мать сразило не столько то, что забастовочный комитет разоблачил скандальные поступки отца, сколько то, что сведения эти взяты из твоей повести. Она сказала, ее прямо в жар бросило, потемнело в глазах.

Харуко жестом дает понять, чтобы говорил тише.

Ничего. Там не слышно.

Кавасаки сидит молча, потупившись.

Что с тобой, а?

Кавасаки (поднимает голову). Да, я оказался в трудном положении.

Тоёдзи. Не падай духом.

Кавасаки. Писал-то я совсем с другой целью, вот в чем дело… Когда узнал, что журнал попал в забастовочный комитет, сразу подумал – добра не жди. И как быстро всем все стало известно!

Тоёдзи (смеется). Хороший урок нашей матери.

Кавасаки. Я задумал написать эту повесть после одной из бесед с тобой. Кое-что в ней и в самом деле правда, но все остальное – мой личный вымысел…

Тоёдзи. Однако реальная жизнь еще более причудлива, чем твоя повесть.

Кавасаки. Неужели?

Тоёдзи. У тебя герой выкупает красивую молоденькую гейшу-ученицу, строит на горячих источниках гостиницу, заставляет гейшу называть его «папенькой» – все это точь-в-точь как в жизни. А вот как и почему он принял в ней такое участие – это похлеще, чем в твоей повести.

Кавасаки. Неужели?

Тоёдзи. А знаешь, ведь это я первый отыскал эту девушку.

Харуко. Опять он за свое…

Тоёдзи. Папаша как увидел ее – сразу раскис. И неудивительно. Ведь она как две капли воды похожа на ту провинциальную гейшу, в которую он был когда-то влюблен.

Кавасаки (смеется). Любопытно…

Харуко. Да, он мастер придумывать всякие небылицы.

Тоёдзи. Молчи и слушай. Сейчас узнаешь самое главное. Девушка эта родная дочь той самой гейши, старинной любовницы отца… Ну, как?

Кавасаки. Ну и дела!

Тоёдзи. Оттого я и говорю, что в жизни больше чудес, чем в книгах. Так вот, узнав, что она дочка той гейши, отец совсем потерял голову. Сразу же выкупил девушку, потом взял на содержание и ее мать, бывшую свою подружку, уже старуху, построил для них гостиницу на горячих источниках. Гостиница, правда, не бог весть какая, но все же… В общем, с такими подробностями твоя повесть была бы, пожалуй, еще более интересной.

Кавасаки. Неужели все это правда?

Тоёдзи. Правда. Потому я и говорю, что вся эта ваша литература никуда не годится. А еще рассуждаете: реализм, правда жизни… (Смеется.) Ну ладно, оставим это. Давай еще по стаканчику. (Наливает Кавасаки виски.)

Кавасаки. Я не могу больше.

Тоёдзи. Да ты ничего не пьешь… А ведь сегодня мы отмечаем начало твоей новой жизни.

Кавасаки. Я много выпил. Даже голова кружится.

Харуко. Пусть не пьет, раз не хочет. Зачем, заставлять насильно?

Тоёдзи. А ты, я смотрю, неплохой парень. Вот уж не ожидал, что у тебя хватит храбрости раздувать конфликт в отцовской фирме. Я, когда услыхал об этом, прямо в восторг пришел.

Кавасаки. Ну уж…

Тоёдзи. С твоей стороны это геройский поступок!

Кавасаки. Нет, мое участие носит лишь формальный характер. Личная жизнь и общественная работа должны находиться в полной гармонии, а так, механически… все выходит не так, как нужно. (Обхватив голову руками, отходит к окну.)

Тоёдзи (смеется). Все эти теории ни к чему… Я, к примеру, любое дело довожу до конца… Вот, например, влюбился в чужую жену – а ведь у нее даже ребенок есть – и завладел. Здорово, правда?

Харуко. Что значит – завладел? Слушать противно.

Тоёдзи. То и значит, что завладел. (Смеясь, целует Харуко.)

Кавасаки. Тоё-сан, завтра я уезжаю. Раз так случилось, я ни дня больше не могу оставаться в этом доме.