…Пора, мой друг, я чувствую — пора!..Подай же мне хоть слово,спутник бедный!..
* * *
Я твой колоколец–бубенец,отзовусь на каждое касанье,разгоняя утренний свинец,золотыми звякну волосами,пропою короткое: «Пора!»,не влагая горестного смысла,в то, что мы дожили до утраи совсем изжили наши числа…Пять минут судьбы — к лицу лицом,пяти минут судьбы — но телом к телу!..Золотым залётным бубенцомпо твоей душе я пролетела,но — кто знает? — может, над крыльцомв доме, где и так всего в избытке,я когда-то стану бубенцом —певчим наваждением на нитке…
* * *
Мне не вспомнить лица твоего:только сомкнутый угол ресниц,пять морщинок, как будто иглойпроведенных к виску,только горько — счастливый излом,разделивший страдание лбаи мятежную радость глазниц,а ещё… а ещё — ничего,потому что глазам не даногорькой памятью в трещинках губсреди множества лиц отыскатьлишь одно — с расстояния вдоха…
* * *
Всё обошлось. Утешься. Я жива.Опять побег был плохо подготовлен.Я зацепилась платьем за слова,и краткий бунт был тихо обескровлен.Всё обошлось. Будильник вновь взведён,и можно отходить от перепалки……«Мой колосок! Осталось девять дён…» —Аксинья сушит слезы в полушалке…Счастливая — ей целых девять днейгореть огнем — то страхами, то страстью…Что может быть прекрасней и странней,и непереводимей слова «счастье»?..…Всё обошлось. Я — здесь, но сон сбежал…Квадрат окна давно молочно–светел…Мой сонный страж меня не удержал —я утекла в слова. Он не заметил.
РОГНЕДА, ДОЧЬ РОГВОЛОДА
…и нарёк её князь Гориславойво многие скорби,и велел позабыть,что отец нарекал по-иному…Горислава… Горюха…как жизнь тебя скорбная горбит —муж ли, князь ли, насильник —всё омут……не крестом осенясь,меч вложила в сыновью ручонку:«Как отец убивать меня станет —всё помни и ведай!..Не Горюхой умру —отойду непоклонной Рогнедой!А присудится жить —быть мне Богом иным наречённой…»
