Курьерский поезд — скорые друзья,плацкартное расхристанное братство.От преферанса можно отказаться,а от расспросов спрятаться нельзя.Здесь, дохлебав дежурный кипяток,домашним зельем полнятся стаканы,и, будто отказали все стоп-краны,стекают судьбы в общий котелок.Не уставая, спорят до утра:клянут, клянутся, каются, пророчат…Как будто завтра — край! И этой ночьюим нужно жизнь осмыслить до нутра…И возведя хрустальные леса,к утру расправясь с острыми углами,прощаются, как с близкими друзьями,не оставляя, правда, адреса.
КИШИНЁВ
Центральный проспект — осевая старого города.Сто шагов в сторону,и он превратится в заворот кишоктемных одноэтажных уличек…Калека–фонарькачается в жестяной тарелке так,что кажется,будто качается улицаи скрипит вместе с ним.
* * *
Как пощечина на остывшем асфальтебагровеет кленовая пятерня.Дождь.Сентябрь.И для меняуже окончился год.
* * *
Не по правилам бить лежачего:был рысак — да дорога склячила!В тёмных веках усталость прячется,обгоняют его — стоячего.Не по правилам злой смешок ползёт:«Был силен рысак, да теперь не тот!Глянь, глаза ему заливает пот!Ну, а мы шажком проползём вперёд…»Едкий смех камчой по губам сечёт —он в последний раз в кровь закусит рот,и в последний раз землю вспять рванёт,чтоб упасть, но там, где не всяк найдёт…
* * *
Я умираю. Смерть моя легка, —так замирают бабочки к закату,теряют очертанья облака,становятся гражданскими солдаты…Так неприметно в жарких очагахполенья обретают лёгкость пепла…Я ухожу, когда строка окрепла,и нет нужды мне каяться в стихах…
