обязанностей в правительстве у Сталина фактически не было. В феврале 1947 года он избавился от наблюдения за Министерством вооружения, что было поручено ему в марте 1946 года при распределении обязанностей между председателем и заместителями председателя Совмина [192]. Спустя три недели после принятия февральского постановления 1947 года Сталин также отказался и от поста министра Вооруженных сил. Стоявшие за этим доводы он объяснил 26 февраля 1947 года на пленуме ЦК: «У меня небольшое заявление насчет себя. Я очень перегружен работой, особенно после войны особо пришлось войти вглубь работы по гражданской части, и я бы просил, чтобы Пленум не возражал против того, чтобы я был освобожден от обязанностей министра Вооруженных сил. Меня мог бы с успехом заменить товарищ Булганин — мой первый заместитель. Очень перегружен я. Товарищи, я прошу не возражать. К тому же и возраст сказывается»[193]. Ссылки на возраст и перегруженность не были игрой. Н. В. Новиков, посол СССР в США, участвовавший во встрече Сталина с госсекретарем США Дж. Маршаллом 15 апреля 1947 года, вспоминал, каким он увидел Сталина на этот раз:
«Это был не тот собранный, нимало не угнетенный возрастом руководитель партии и страны, которого я видел в апреле 1941 года, накануне нападения Германии на Югославию. И не тот Сталин, с которым я неоднократно встречался в военные 40-е годы. 15 апреля 1947 года я видел перед собой пожилого, очень пожилого, усталого человека, который, видимо, с большой натугой несет на себе тяжкое бремя величайшей ответственности»[194].
Сталин был вынужден сконцентрироваться на тех задачах, которые он считал действительно важными. Февральское постановление о реорганизации Совмина и отставка Сталина с поста министра были приняты в разгар тщательной подготовки мартовской встречи министров иностранных дел и первого суда чести над Клюевой и Роскиным. В подготовку обоих мероприятий Сталин был глубоко вовлечен. Но какими бы не были причины неучастия Сталина в работе Бюро Совета министров, этот факт имел важные последствия. Руководящая группа Политбюро, наследники Сталина, приучались к коллективной работе без вождя. Зафиксировав зарождение этой тенденции во второй половине 1940-х годов, в следующих главах мы вернемся к рассмотрению ее развития в начале 1950-х годов, накануне смерти Сталина.
Сталин как неопатримониальный лидер
По сравнению с четкой, почти как у часового механизма, работой руководящих структур Совета министров, встречи Сталина и его соратников по Политбюро выглядели особенно хаотичными. Они зависели от намерений и обстоятельств жизни Сталина. Официальные заседания часто принимали форму личных встреч. Сталин нередко устраивал ночные застолья членов Политбюро на своей даче.
Наблюдательный М. Джилас, один из руководителей новой коммунистической Югославии, посетивший несколько дачных собраний у Сталина, охарактеризовал их так:
«На этих ужинах в неофициальной обстановке приобретала свой подлинный облик значительная часть советской политики […] На этих ужинах советские руководители были наиболее близки между собой, наиболее интимны. Каждый рассказывал о новостях своего сектора, о сегодняшних встречах, о своих планах на будущее […] Неопытный посетитель не заметил бы почти никакой разницы между Сталиным и остальными. Но она была: к его мнению внимательно прислушивались, никто с ним не спорил слишком упрямо — все несколько походило на патриархальную семью с жестким хозяином, выходок которого челядь всегда побаивалась «[195].
Хотя Сталин превратил Политбюро в существенно персонифицированный инструмент управления, это не означало, что Совет министров примет ту же форму. Конечно, кадровый состав Политбюро и Бюро Совмина в значительной степени совпадал: семь из девяти первоначальных членов Бюро были также членами Политбюро. Однако при этом Совет министров имел дело с решениями, ответственность за значительную часть которых Сталин практически с себя снял. Дистанцирование Сталина от Совмина позволяло тому функционировать более гибко, в соответствии с преимущественно технократическими критериями. Сочетание традиционных персонализированных форм принятия решений с современными технократическими структурами было характерной чертой высших эшелонов партии-государства в послевоенный период. Как мы уже видели, Сталин в значительной мере сам создавал эту систему, продиктовав например, постановление от 8 февраля 1947 года о реорганизации работы Совмина и создании технократической иерархии комитетов, работавших на регулярной основе и способных принимать решения без обращения к вождю. Однако при этом Сталин мог чувствовать себя в относительной безопасности. Сталин знал, что реальное определение границ компетенции различных институтов всегда оставалось его прерогативой. В любой момент вопрос формальной инстанции (например, Бюро Совмина) мог быть рассмотрен на неформальной встрече с вождем.
Как показали последующие события, Сталин старался держать в своих руках ключевые решения экономического характера. На это были нацелены и те положения февральского постановления 1947 года о Совмине, которые предусматривали оставление вопросов денежного обращения и валюты в ведении Политбюро. Вполне воспользовавшись этим правилом (хотя, конечно, он мог сделать это и без всяких правил вообще), Сталин при помощи министра финансов А. Г. Зверева в декабре 1947 года провел денежную реформу, которая начала разрабатываться при внимании со стороны Сталина еще в годы войны[196]. Два месяца спустя, 16 февраля 1948 года наблюдение за работой Министерства финансов, которое февральским постановлением 1947 года возлагалось на Вознесенского, было отдано Сталину[197]. Сходным образом Сталин по- прежнему активно участвовал в реорганизациях правительственных учреждений. Например, в том же декабре 1947 года он предложил разделить Госплан. Наряду с преобразованием Государственной плановой комиссии в Государственный плановый комитет Совета министров СССР, сосредоточенный на планировании, создавались два новых органа: Государственный комитет по снабжению народного хозяйства Совета министров и Государственный комитет по внедрению новой техники в народное хозяйство Совета министров. «[…] У нас Госплан очень перегружен, — объяснял Сталин в телефонном разговоре В. А. Малышеву, назначаемому председателем Комитета по внедрению новой техники. — У нас министерства плохо занимаются новой техникой […] Надо создать государственный центр по руководству и внедрению новой техники»[198].
В ведение руководящей группы Политбюро (Сталина) были переведены некоторые вопросы, первоначально, согласно букве и духу февральского постановления 1947 года, входившие в компетенцию Бюро Совмина. Например, постановлением Политбюро от 25 мая 1947 года устанавливалось, что «всякое разбронирование цветных и редких металлов и стратегического сырья (каучук, шерсть и т. п.) из государственных материальных резервов может производиться каждый раз лишь после специального обсуждения в Политбюро ЦК ВКП(б) и по его решению»[199].
Особенно ревностно Сталин относился к своему праву кот роля над репрессивными и квазисудебными органами. Особый интерес представляло Министерство государственной безопасности, руководство которого (и министр и следственная часть по особо важным делам) было подотчетно Сталину напрямую. Стремление Сталина поддерживать и укреплять такой порядок, в том числе за счет назначения руководителями МГБ лиц, преданных ему лично и мало связанных с другими членами Политбюро, в полной мере проявилось в 1946 году при снятии В. Н. Меркулова и назначении министров госбезопасности В. С. Абакумова[200]. Используя органы госбезопасности против членов Политбюро (например, в «деле авиаторов», направленном против Маленкова), Сталин провоцировал неприязненные, даже враждебные отношения руководства МГБ и членов руководящей группы Политбюро. Февральским постановлением 1947 года Сталин зафиксировал свой приоритет в контроле над МГБ, передав это министерство под юрисдикцию Политбюро. Это было сделано во изменение постановления от 28 марта 1946 года о распределении обязанностей между председателем Совмина и его заместителями, согласно которому наблюдение за работой МГБ поручалось Берии[201]. Отстранив Берию от надзора за МГБ, Сталин, судя по всему, столкнулся с необходимостью назначения нового куратора, решающего мелкие повседневные вопросы работы МГБ. Сам Сталин заниматься такими вопросами не собирался. Выход был найден в том, что 17 сентября 1947 года наблюдение за органами госбезопасности
