— Что ж, докажу, коль тебе дорога истина не на словах, а на деле. Вспомни, чему учил киевский князь Володимер Мономах ещё двести пятьдесят лет назад в своем Поучении?
— Чему же? — поощрительно улыбнулся Олег Иванович. Он любил важные беседы, давно уже слывя среди русских князей как один из самых достойных собеседников.
— А тому учил мудрый Володимер Мономах, что все мы русские князья, братья. От одного корня — Рюрика. Все мы равны. Так почему же я, князь Пронский, должен быть у тебя под рукой. Почему не наоборот?
Старая песенка. На этом оселке столько было посечено голов! Столько пролито крови! Старая, но и неотменяемая. И как ни скучно было об этом рассуждать, а приходилось.
— Верно, Мономах горячо отстаивал мысль, что все князья — братья, сказал Олег Иванович. — Правда, в этом он не был первым. Еще задолго до Мономаха русские летописцы в 'Повести временных лет' стояли на том же. Не тако ли?
— Тако.
— А теперь вернемся к тому, чему учил Мономах. Он учил, что князья, как и братья, делятся на старших и молодших. Старший уважает право молодшего: оберегает его от насилия со стороны всяких ворогов. Молодший выполняет свою обязанность перед старшим — встает под его руку в нужный час. Только так и никак иначе обеспечивается истинное братство. Ты же, Володимер Дмитрич, нарушил это правило. Гордость обуяла тебя — ты решил, что сам должен быть старшим, а я у тебя — молодшим. А почему ты так решил? Потому что с Москвой снюхался. Она тебя и сбила с панталыку.
— Я и без Москвы знал, что я должен быть старшим князем, а не ты.
— Никто не помешает тебе доказать, что не я, а ты должен быть старшим.
— К тому и веду. Мы с тобой внуки князя Александра Михайловича Пронского, убитого рязанским князем Иваном Коротополом. Вспомни, кто отомстил за нашего деда? За смерть деда отомстил мой отец. Он привел из Сарая отряд татар и изгнал убийцу из Переяславля. Правда, с помощью твоего отца. Но на престол сел все же мой отец. К сожалению, вскоре он умер, и тогда, пользуясь моим малолетством, на стол сел твой отец Иван Александрович. Когда же умер и твой отец, то на стол сел ты, а не я, хоть именно мой отец первее вокняжился после изгнания Коротопола. Теперь скажи мне, по какому праву ты, а не я, вокняжился на великом рязанском столе?
В рассуждениях Владимира Дмитрича не было учтено одно — движение жизни. В какой-то небольшой срок на Руси так называемое лествичное право, которое предусматривало право наследия от брата к брату, было сменено правом наследия от отца к сыну, более простым и удобным, позволявшим избегать распрей среди князей. Однако пока ещё не все были согласны со сменой одного права другим. Для утверждения нового порядка нужно было ещё время. И кому было выгодно — хватались за старое. Владимиру было выгодно держаться прежнего, лествичного права…
— Я вокняжился по праву наследования престола от отца к сыну, ответил Олег Иванович. — По этому праву я и получил ярлык на великое Рязанское княжение от царя Джанибека Доброго. А тебе было отказано в ярлыке, хотя и ты ездил к Джанибеку на поклон с дарами.
Владимир упрямился:
— Джанибек дал тебе ярлык за богатые подарки, а не по праву. Мои-то подарки были победнее…
— Жаль, Джанибек давно умер. Не то спросили бы у него, за подарки ли он дал мне великое княжение либо все же по закону.
Бояре засмеялись. Владимир Пронский смотрел на них исподлобья, затравленно…
— Ну, а теперь, Володимер Дмитрич, объявляю тебе волю, — сказал вдруг Олег Иванович.
Пленник опешил; не веря сказанному, мотнул головой, как бы стараясь стряхнуть с себя некое наваждение. Опасаясь подвоха и унижения, смотрел в глаза врага-соперника пристально, — нет ли в них бесовских огоньков? Бесовщины не приметил. Олег смотрел на Владимира по-доброму, открыто, серьезно.
— Но только впредь козни не чинить! — предупредил со строгостью и, встав с кресла, не побрезговал прикоснуться к его плечам.
Владимир не выдержал лавины обрушившегося на него великодушия, отвернулся. Плечи его затряслись…
Пронского князя увозили в крытом возке. Возок сопровождали шестеро верхоконников. Двое стражников стояли на запятках саней. Старший, Каркадын, сидел в возке рядом с Владимиром, но несколько отодвинулся от чахоточного.
Когда в слюдяном окошке завиделся курган Чертово Городище, о котором рассказывались небылицы (будто там живут нечистые), татарин обратился к Владимиру:
— А что, верно ли, будто встарь, в языческие времена, на кургане стоял идол по имени Проно, и идол тот был богом прончан?
Владимир отвернул ворот ферязи, покосился на соседа.
— Тут — черта пронской земли, грань. Название кургана не от слова 'черт', а от слова 'черта'. Быть этой черте завсегда! Никогда, ни ныне, ни завтра не проглотить Переяславлю Пронска!
'Ишь ты!' — подумал Каркадын.
Вскоре возок разминулся со встречным обозом. Пронские крестьяне везли на запряженных в розвальни бокастых лошадях покрытые рогожами мешки. Свернув с дороги и слезши с саней, низко кланялись возку и вооруженным мечами верхоконникам. Когда возок удалился, один спросил другого:
— Хтой-то такой важный покатил?
— А бес его знает. Невдогад.
— Уж не Володимер ли наш хворый?
— Можа и он. Бают, шибко плохой. Хоть помре дома — и то слава Тебе, Господи.
— Рано бы ему помирать.
— Рано не рано, а свое отжил. Там (показал пальцем в небо) знают, кому и когда на тот свет. Не по совести поступил наш князь — вот и наказан Всевышним. Сказано же: пойдешь направо, а придешь налево…
Тем временем князь Олег, обсудив с боярами очередные дела и оставшись в палате один, думал о Владимире и о себе. Судьба тесно, одной веревкой повязала их. Объявив ему волю и отправив его домой, испытывал удивительное чувство — будто освободил не Владимира, а себя, свою душу. Ибо месть была давно утолена, и сознание, что он погубляет человека, угнетало его. Теперь ему думалось: кому он дал больше воли — пленнику или своей душе? Душа его словно сбросила путы, и ей стало легко.
Часть вторая. 1380 ГОД
Глава первая. Епифан Кореев в Крыму у Мамая
Зимой 1380 года, девять лет спустя после вокняжения Олега Ивановича на рязанском столе, отнятом у него на короткое время Москвой, он направил возглавляемое Епифаном Кореевым посольство в Солхат — столицу Мамаевой Орды в Крыму.
Все эти девять лет в Золотой Орде продолжалась ожесточенная борьба за высшую власть. Хатунь Тулунбек продержалась недолго — её сместил Мамай, посадив на престол в Сарае своего ставленника. Но и тот вскоре был изгнан правителем Хаджитархана1 Черкесом, в свою очередь смещенным очередным соперником.
Смертельные схватки за сарайский престол побуждали враждующих претендентов искать поддержки у русских князей в обмен на уменьшение взимаемой с русских земель дани.
Мамай, выдав в 1370 году ярлык на великое владимирское княжение Дмитрию Московскому,
