дежурный врач из другого отделения) отчего-то покраснел, а глаза его расширились.
— Что это?!
— Спирт, как вы просили.
— А зачем?
— Как “зачем”? У вас же нога болит... Наверное, надо помазать.
— Что помазать? — голос врача как-то странно менялся, становясь слегка придушенным.
— Так ногу же!
“Как это он не знает, что ему надо делать? Чудно!”
— Да мне не мазать, глупая! Мне выпить надо!! — взревел доктор.
— Так ведь он зеленый!
— Кто? — лицо врача уже не просто красное, а багровое, а голос сделался раскатисто- металлическим.
— Спирт. Спирт в банке зеленый, — ответила я истинную правду.
Он достал из кармана халата граненый стакан.
— Так! Вот тебе сосуд. Нальешь в него этого
“Почему, когда болит нога, спирт надо пить?” — думала я, исполняя приказание.
Доктор лихо опрокинул в себя стакан (потом я узнала, что в спирт специально добавляют зеленку, чтобы его не пили), после чего умиротворенно прикрыл глаза, и его губы изобразили подобие улыбки.
— Ну, вот и хорошо, — он легко поднялся с табуретки и, не сказав больше ни слова, ушел.
Продолжая неприятную санитарную работу, я размышляла об этом визите и чувствовала в поведении врача какую-то нестыковку. Точно! Доктор не обратил абсолютно никакого внимания на умершую женщину на операционном столе. Ничего не спросил, даже не взглянул. Тогда мне это казалось невероятным.
Около половины первого ночи, когда я закончила уборку, вновь появилась медсестра. Где была, не сказала, а спросить я побоялась.
— Ну, что, уже приходил?
— Кто?
— Травматолог наш дежурный... Каждое дежурство приходит, алкоголик несчастный.
— Да он же врач!
— Тю, девочка, да ты такая наивная? Все врачи пьют.
“Не может такого быть”, — осталась я при своем мнении.
— Все вымыла? — спросила медсестра.
— Да, — скромно ответила я.
— А коридор?
— Как коридор?! Вы ж мне про коридор не говорили.
— Говорила — не говорила, иди, мой!
Сама она отправилась в комнату операционного блока, где помещалась пара стерилизаторов для биксов, похожих на большие, опрокнутые на бок бочки. При желании в них мог бы поместиться человек. Стерилизаторы всю ночь работали, издавая противный надсадный гул. Однако только в этой комнате имелась кушетка. Правда, как можно уснуть при таком шуме — большая загадка.
Так вот, медсестра ушла спать, а я вновь набрала ведро воды, взяла швабру и принялась мыть десятиметровый коридор. Глаза слипались, ноги не двигались, но работа шла...
И вдруг раздался оглушительный звонок телефона. Я даже вздрогнула от неожиданности. “Наконец-то! Началось настоящее, ради чего я здесь”, — по-дурацки обрадовалась я. Сон мгновенно улетучился, я быстренько убрала ведро и швабру и побежала к медсестре.
Она сидела на кушетке, разглядывая свои босые ноги и держа трубку телефона у уха.
— …А в травму ее засунуть нельзя? — услышала я окончание разговора. — Не было печали, черт бы их всех побрал! — с выражением муки на лице медсестра нехотя буквально сползла с кушетки.
— Ну, что стоишь? Иди, каталку тащи, — она махнула рукой в сторону недомытого мной коридора.
Действительно, в углу у стенки притулилась узкая железная, на расшатанных колесиках каталка. Место, где предполагалось лежать пациенту, было ничем не покрыто, железная поверхность кое-где еще блестела остатками белой краски.
— Нашла? — послышался недовольный голос медсестры. — Давай ее сюда.
Я взялась за ручки и попыталась толкать каталку перед собой. Но колесики вихлялись из стороны в сторону, и неуклюжее сооружение рыскало от стены до стены. Тогда я взялась за передние ручки, и каталка оказалась у меня за спиной. Тащить ее стало значительно легче, но грохот она производила немыслимый...
На выходе из операционного блока ко мне присоединилась медсестра, взяв каталку за задние ручки. Теперь двигать каталку было совсем легко, однако скорость движения резко снизилась.
— Мы же опоздаем! — вырвалось у меня.
— Куда? — непритворно удивилась медсестра.
— Больная ждет, быстрее надо!
— Ничего она уже не ждет, а у меня ноги болят и сердце колет. Мне вообще волноваться нельзя.
И мы продолжили путь в прогулочном темпе, а затем на старом железном лифте спустились со второго этажа на первый, где находилось приемное отделение. Я ожидала увидеть бригаду людей в белых халатах, которые четко, без лишних разговоров выполняют всякие медицинские процедуры. Но в отделении было тихо и безлюдно. В малюсеньком закутке на узком диване лежала на боку женщина средних лет, одетая в больничную рубаху с короткими рукавами. Ноги ее были подтянуты к животу, который она, не переставая, гладила руками. Лицо бледное, по щекам беззвучно катились слезы. Не было ни подушки, ни простыни, ни одеяла. Рядом сидела за письменным столом худая врач неопределенного возраста и быстро-быстро что-то писала в истории болезни. Вид у нее был очень усталый, и она не обращала никакого внимания ни на больную, ни на нас.
— Валентина Петровна, мы приехали, — незнакомым мне ласково-елейным голосом проговорила медсестра.
— Не сбивайте, ждите, — не поворачивая головы, отрывисто произнесла врач.
И опять тишина. Казалось, больная тоже боится плачем помешать врачу. Мне было ее очень жалко, я сама чуть не плакала. Единственное, что меня утешало, это поведение врача и медсестры. “Если они не спешат, значит, все не так страшно”.
Прошло минут десять. Наконец врач закончила писать, резко встала.
— Анестезиологов вызвали?
Медсестра закивала головой:
— Конечно, Валентина Петровна, сразу же.
— Ну, и где они?
Как мне потом уже объяснили, анестезиологи дежурили в другом корпусе, и по ночам им приходилось вызывать “скорую”, чтобы перебираться из здания в здание. Ходить пешком по территории больницы ночью было небезопасно — бегали бездомные собаки. Такие переезды отнимали, разумеется, много времени.
— Наверное, уже подходят, — сказала медсестра.
— Хорошо. Берите ее и везите в операционную, — приказала врач. — А я пойду мыться.
(“Мыться” — значит стерилизовать руки и надевать стерильный халат).
— Валентина Петровна, а что тут? Какой набор-то готовить? — моя медсестра подобострастно подалась вперед, к врачу.
— Тупой удар, похоже разрыв яичника, готовь большой набор, — бросила врач и ушла.
Медсестра мигом переменилась: ее манеры стали привычно грубыми, а голос из елейного превратился в ржавый.
— Хватит нюни разводить, залезай на тележку, — сердито прикрикнула она на больную.
Женщина страдальчески глянула сначала на меня, потом на медсестру. Ее синюшные губы очень тихо произнесли:
— Сил нет, больно очень.
