— Нет, ну интересно, — возмущенно отреагировала медсестра. — А мы как, на себе тебя потащим? Вот еще придумала! Доктор уже в операционную пошла, давай быстрее перекладывайся!
На меня медсестра глянула так, что пригвоздила на месте. Кое-как больная добралась от дивана до каталки, но здесь силы ее закончились. Дальше нам все равно пришлось ей помочь, хотя медсестре сильно того не хотелось...
Проделав обратный путь в два раза медленнее, как мне показалось, мы, наконец, достигли операционной. Хорошо, что анестезиологи уже были на месте и наладили все свои аппараты. Повезло и в том, что оба они были мужчины и легко переложили больную с каталки на операционный стол. С ними вообще дело пошло быстрее. Один наладил капельницу, другой ловко вставил трубку в горло больной и через шланг подсоединил ее к насосу (это был аппарат искусственного дыхания). Я смотрела во все глаза, стараясь запомнить непонятное, чтобы потом спросить (все равно, конечно, забыла).
Пришла в халате, шапочке и маске врач, Валентина Петровна. Мы с медсестрой еще раньше надели маски, медсестра занималась инструментами, а я стояла сбоку от операционного стола — на подхвате.
Валентина Петровна кивнула анестезиологам:
— Привет, ребята. Как с вами попадаю, так обязательно что-нибудь привезут! Опасно с вами дежурить.
— Вас послушать, Валентина Петровна, так это мы вам пациенток поставляем, — засмеялись анестезиологи.
Они перебросились еще парой-тройкой привычных шуток, одновременно автоматически, как казалось со стороны, выполняя медицинские манипуляции. Чуть погодя врач-анестезиолог, посмотрев на свои приборы, негромко выдохнул:
— Можно начинать.
Валентина Петровна встала сбоку от больной, которую медсестра уже по-особому накрыла стерильными простынями, оставив открытой только область живота. Это пространство помазали тем самым зеленым спиртом, и Валентина Петровна почти без нажима, как-то легко сделала прямой поперечный разрез скальпелем. Мне представлялось, что хлынут реки крови. Но ничего подобного: по краям раны лишь выступили кровавые капли… Так сочится белое молочко, если сломать стебель одуванчика. Доктор принялась углублять и расширять разрез. Я стояла довольно близко, и мне было хорошо видно, как скальпель постепенно углублялся в бело-розовую живую ткань. У меня не было ни страха, ни брезгливости, только сильный интерес: а что там дальше? Пропали жалость к больной, недовольство медлительностью медсестры, осталось одно чистое любопытство. Не было ощущения, что это живой человек, что идет операция практически по спасению жизни, настолько все выглядело буднично. Тихо, никто не разговаривает, мерный шум приборов, периодическое звяканье металлических инструментов и отрывистые команды: “Зажим”, “Тампон”, “Расширитель”.
И вдруг действительно “реки” крови! При очередном движении скальпеля как будто прорвалась плотина — кровь залила всю операционную рану и скрыла под собой все, что требовалось распознать. Сразу проснулся, казалось бы, дремавший анестезиолог, стал диктовать своему напарнику какие-то лекарства, которые надо добавить в капельницу. Движения врача-гинеколога стали гораздо более быстрыми, и хотя она ничего не сказала, медсестра стала подавать ей большие марлевые салфетки, которыми доктор буквально затыкала эту кровавую дырку. Салфетки намокали, врач бросала их тяжелыми шлепками, не глядя, в таз под операционным столом, попадали не все (“Вот почему пол и стол после операции такие грязные”).
— Дело плохо, — негромко проговорил анестезиолог, будто и не хотел, чтобы его услышали.
Но его услышали. Руки хирурга стали двигаться хаотичнее, темные тяжелые тампоны все чаще шлепались рядом с тазом.
— Давление падает, надо бы переливание наладить, — быстро проговорил анестезиолог, ни к кому конкретно не обращаясь.
Наверное, это было не один раз отработано: медсестра тут же деловито выудила из груды стерильных инструментов обычный половник (!), установила на операционном столе пол-литровую стеклянную банку (конечно, оба предмета тоже были стерильными), и половником, как суп из кастрюли, начала зачерпывать кровь из раны на животе у больной и сливать в банку. Валентина Петровна направляла половник в место наибольшего скопления крови. Когда банка почти наполнилась, медсестра также по-деловому перелила кровь в капельницу (называлось это “реинфузия”).
Врач в это время что-то вырезала в кровавом месиве. Непонятно, как она определяла, что есть что. Но вот часть живого организма наконец отсечена и отправлена в уже переполненный таз.
— Шить, — короткое слово врача не требовало пояснения, и медсестра подала ей инструмент с толстой кривой иглой. Валентина Петровна шила, определенно не видя, куда втыкает иглу, потому что все заливало кровью. Тем не менее постепенно крови становилось меньше, медсестра сама макала тампоны в рану, которая тоже уменьшалась по мере зашивания.
Все! Последние швы на коже помазали зеленкой.
— Мы закончили.
Валентина Петровна отошла от стола, рывком сдернула с рук перчатки, с плеч — халат (завязки сзади просто оборвались) и ушла из операционной.
— Вот что значит “золотые руки”, — почтительно глядя ей вслед, произнесла медсестра.
— Привезли бы пораньше и обычные руки подошли бы, — проворчал себе под нос анестезиолог.
А я не понимала: все хорошо или все плохо?
— А что с ней теперь будет? — решилась я спросить у медсестры, кивнув на больную.
— Теперь-то все должно быть нормально, — ответил за нее анестезиолог. — Но еще бы чуть-чуть и… — он не закончил фразу, а только махнул рукой.
“Вот это да, значит, мы все-таки опаздывали”, — подумала я огорченно.
— Ну, что там, долго еще? — спросила медсестра.
Вместо ответа анестезиолог поднялся с круглой табуреточки, на которой просидел всю операцию, и принялся хлопать прооперированную женщину по щекам:
— Алло! Пора просыпаться!
Женщина с трудом открыла глаза и смотрела непонимающим взглядом. Резким движением анестезиолог вытащил у нее изо рта трубку, женщина закашлялась, из уголка губ потекла тягучая слюна. Трубка тоже была вся в розовых слюнях, анестезиолог швырнул ее в таз под столом. Я вздрогнула: “И это тоже мне придется мыть?”. Между тем врач наклонился над больной и механическим голосом, с паузами спрашивал:
— Как тебя зовут? Как тебя зовут?
И вот женщина с запинанием выговорила:
— Наташа…
— Ну, все, можете увозить. Историю я потом принесу, писать много надо.
Анестезиолог уселся опять на свою малюсенькую табуреточку, согнулся и, положив историю болезни на коленку, принялся строчить.
— Подвози каталку, — это уже сказано мне.
Медсестра поснимала простыни, которыми была укрыта больная, и побросала их в большую кучу на полу. Да, неприглядный вид у операционной к концу операции.
— Слушай, что надо делать, — начала медсестра, когда я поставила каталку рядом с операционным столом. — Берешь ее двумя руками под плечи, а я — за ноги, и на счет “три” перекладываем. Поняла?
Я кивнула, и процесс начался. На счет “три” я пыталась поднять больную, но ничего не получалось, так как медсестра одновременно брала ее за лодыжки, а таз, что называется, проваливался. Медсестра прикрикнула на меня:
— Резче надо, резче!
Видя наши мученья (а ведь мучились-то мы трое: больная была в сознании), анестезиолог только вздыхал. Наконец он не выдержал:
— Да возьмите вы ее под зад!
С кряхтеньем, сопеньем и ощущеньем, что кончились все запасные силы, мы переложили больную на холодную металлическую каталку. Медсестра полуприкрыла ее маленькой простыночкой, и мы покатили в
