– Почему именно эту? – поинтересовалась я. – И зачем вообще крала?
– На этой карте находится Хоэнвальде. Поместье полковника, помнишь? Меня это интересовало из-за фамильных часов.
Если я стану потом утверждать, что в этом месте Алициного рассказа какое-то предчувствие кольнуло мне в сердце – не верьте. Ничего меня не кольнуло.
Я спокойно встала, подошла к столу, развернула упомянутую карту и спросила:
– Где же твое Хоэнвальде?
– Где-то там, в верхней половине.
Я внимательно вгляделась в надписи.
– Нет здесь ничего похожего.
– Слепая команда! – рассердилась Алиция и, бросив календарик, подошла ко мне. – Сейчас сама покажу.
Подойдя к столу, Алиция склонилась над картой и минут пять разыскивала название городка, потом сконфуженно поглядела на меня.
– Ты права, его тут нет. Не могло же оно само сойти с карты!
– Кто его знает! Может, надоело ему там торчать…
– Ничего не понимаю! – сокрушалась Алиция.
– А что тут понимать? Ты по своей рассеянности просто-напросто перепутала карты и украла другую. Когда ты последний раз рассматривала ее?
– Последний раз? Да тогда и рассматривала, когда крала.
– И все эти годы ее в глаза не видела?
– Да нет, видела, когда уезжала в Данию, паковала все вещи. Но не разглядывала и даже не разворачивала. Ведь она мне без надобности, украла я ее просто так, на память… А все прочие остались лежать в редакции, восемь штук их было.
– И куда они делись?
– Мундя пришел, когда меня не было, и забрал их.
– А что вообще этот Мундя делал в редакции?
– Просто околачивался.
Алиция огляделась, нашла половинку сигареты, закурила и продолжила рассказ.
– Я уже тебе сказала, Мундя старался подружиться с журналистами, ведь они самые квалифицированные люди, а он тогда явно что-то искал. Круг знакомых у него был очень широкий, и он знакомился все с новыми людьми. Достаточно ему было познакомиться с кем-то одним в редакции, газете, конторе, как он уже нахально втирался в коллектив и чувствовал себя там как дома. И в нашу редакцию приперся без приглашения, и карты забрал с моего стола. Я хотела сказать ему, что из восьми карт одну взяла себе, совсем не собиралась присваивать ее тайком, но меня разозлило, что он остальные взял без спросу, и ничего не стала ему говорить.
– А не могло получиться так, – спросила я Алицию, – что, наоборот, ты по своей рассеянности стащила семь карт, а Мунде оставила лишь одну? Или кто другой забрал остальные, а не Мундя? А Мундя до сих пор считает, что карты у тебя?
– Какое мне дело до того, как считает Мундя? – совсем разгневалась Алиция. – Плевать мне на Мундю и его мнение! Не знаю, где он, что с ним, и знать не желаю! А ты желаешь знать, что было дальше, или мне не стоит рассказывать?
Я быстренько оставила Мундю в покое, чтобы не злить Алицию, и заверила ее, что горю желанием услышать продолжение. Продолжение оказалось на удивление кратким.
– А потом один человек рассказал мне множество интересного и умер, – сказала Алиция и надолго замолчала, продолжая изучать календарик.
Я долго ждала, не перебивая и даже не дыша, потом не выдержала:
– Боюсь, ты изложила события в излишне сжатой форме. Нельзя ли немножко подробнее?
Алиция заглянула в свою чашку:
– Как, я уже выпила весь кофе? Надо еще заварить, сейчас я приступлю к самому важному.
В те годы судьба свела Алицию с одним старым и очень больным человеком. Совсем посторонним, незнакомым. Жил он в соседнем доме, Алиция узнала о нем от приходящей уборщицы и не была бы Алицией, если бы немедленно не занялась им. Известно ведь – если кто-то болен, одинок, несчастен и к тому же беден – забота Алиции ему гарантирована. Она сама бы разболелась, если бы не оказала помощи такому человеку. Ей бы в больнице работать… Так вот, тот больной старичок сначала лишь стонал, потом стал проявлять признательность, а потом в знак признательности попытался открыть Алиции какую-то тайну.
– Когда малость окреп, стал рассказывать мне историю своей незадавшейся жизни, – говорила Алиция.
– По его словам выходило, что он знал какую-то тайну, и вынужден был ее продать, так как заболел и не смог работать. Рассказывал по кусочку, был уже очень слаб. Иногда заговаривался, вроде как бредил, так что впечатление от его откровенностей и тогда у меня было сумбурное, а сейчас и вовсе многое позабыла. Вот что записано в календарике: «Возвращенные Земли. Немцы преступники и грабители. Не все. Карты. Одна продана. Важный документ. Шайка мошенников. Один важный тип. Меха».
– И что дальше? – спросила я, потому что на «мехах» Алиция замолчала и не собиралась продолжать.
– Ничего. Этот человек умер.
– И ты не пыталась его получше расспросить, чтобы все узнать?
– Не пыталась, наоборот, велела ему замолчать, так как говорил он с трудом. Это был умирающий, а ты – «порасспросить»! Но уже в предсмертном бреду несколько раз повторял – «важный тип», и при этом всегда «меха», «меха».
– Выходит, скорняк?
– Теперь выходит – скорняк. Тогда у меня вообще ничего не выходило, да и не придавала я значения его словам, считала, просто бредит человек.
– Нет, оказывается, вовсе не бредил, смотри, очень даже логично выглядит все вместе взятое, только по-прежнему не разобраться. Посмотри в своих записях, может, там еще что есть?
Раскрыв очередной календарик, Алиция принялась его просматривать, бормоча себе что-то под нос. Я сидела молча, вопросов не задавала, чтобы ее не отвлекать. Вот Алиция добралась до середины календарика и заявила с торжеством:
– И тут Мундя сбежал за границу.
Вот тебе и раз! Я была разочарована.
– А почему же тогда ты его обозвала свиньей? – высказала я претензию. – До сих пор ничего особо свинского он не совершал.
– А вот тут как раз это и записано! Свинью он подложил не мне, а другому человеку, но все равно. Уехал за границу учиться по рекомендации своего профессора и не вернулся. Знаешь, какими последствиями оборачивалось в те годы такое? Профессора освободили от занимаемой должности, он стал невыездным, ну и прочее. Сначала Мундя осел в Вене и, по слухам, занялся распродажей нелегально вывезенных из Польши предметов нашего искусства, ты как раз это очень любишь…
– Ну, и теперь ты меня окончательно запутала, – недовольно сказала я, вставая из-за стола. – А уж казалось, поняла, в чем дело. Мундя заполучил карту с Хоэнвальде, по ней определил, где зарыты награбленные фон бароном сокровища, откопал твои часы и вывез их за границу. И конец загадки. Теперь же вижу – никакой не конец, только начало. Может, попробуем все разложить по полочкам, вместе поломаем головы?
– Попробуем. А раз уж ты встала, сделай кофе. Во рту пересохло.
Канвой для рассуждений мы избрали исповедь умирающего человека, ибо она могла служить основой для всех происшествий и была настолько неопределенна, что к ней можно было приладить абсолютно все.
Все известные нам события набросали мы в хронологическом порядке на эту канву, и вот что у нас получилось.
