Иоанна Хмелевская
Бычки в томате
На террасе появилась Алиция с каким-то листком бумаги. В тот день я, как это у нас по жизни принято, в очередной раз палила у нее в саду сухие ветки и траву. Как только я заметила ее, меня охватило такое кошмарное дежавю, что вилы, которыми я подгребала сушняк, чуть было не выпали у меня из рук.
Боже милостивый, ведь это уже было! И не очень давно, всего пару лет назад, когда по всему ее дому и окрестностям были разбросаны красные трупы… Ну, не то чтобы трупы… И в целом не такие уж и красные… В общем, не важно. Но тогда она точно так же вышла на террасу с точно таким же листочком в руке, а я жгла костер, и она спросила… Дай бог памяти… Да, точно, про чебураханье!
— Слушай, — Алиция в раздражении остановилась на самом краю террасы. — Это проклятие какое-то, не иначе. Мне что, уже не судьба найти когда-нибудь целое письмо, а не середину без начала и конца?
Я вздрогнула при мысли, что дежавю слишком быстро набирает обороты и надо мной тоже висит проклятие. Но теперь появилась хотя бы надежда на благополучный исход, поскольку я была вооружена вилами, а в прошлый раз — всего-навсего случайной оглоблей. И вдруг облом, надежда сделала рукой. Задумавшись, я оперлась на вилы, забыв, что черенок у них коротковат, и чуть было не рухнула головой в костер, хотя на этот раз ничто этому не мешало, так как парика на мне не было, а значит, и финансовых потерь никаких. Скорее всего потому и не рухнула. Пришлось подпереться вилами по-другому.
— Всего только страница нашлась? — спросила я удивленно. — И что там? Опять одни кретинизмы?
— Как тебе сказать? Вроде того, но только без розовых соплей. Ты что, забыла про эту ветвистую кучу?
— Не забыла, а оставила на десерт. Потом сожгу.
— А может, съешь на десерт картофельный салат или свою любимую рыбу?
— Ты рыбу купила? — обрадовалась я. — Погоди, сейчас прочту, только веток подброшу.
Алиция меня не торопила. Она взглянула на старую яблоню, что росла у самой террасы, положила листок бумаги на садовый столик и принялась сосредоточенно изучать отслоившийся от толстенного ствола кусок коры. Яблоня, предмет наших неустанных забот, была старше дома, и я терпеть ее не могла, так как с нее все время осыпалась какая-то труха, ветки, казалось, держатся на честном слове, а в довершение всего каждый год она заваливала все вокруг препаршивыми яблоками, причем абсолютно несъедобными. В лучшем случае можно было пустить их на компот или варенье. Эта падалица в одно мгновенье загнивала, и мне приходилось ее убирать. Не то чтобы кто-то меня заставлял это делать, занималась я этим добровольно, из чувства порядочности, но крайне неохотно и весьма небрежно. Это усугубляло мою неприязнь к яблоне.
Я выбрала подходящие ветки для поддержания огня, старательно обходя, понятное дело, ветвистую кучу, побросала их в костер, воткнула вилы в землю и направилась к террасе.
Ходу было всего ничего, от силы метров пятнадцать. Мне и в голову не пришло разводить огонь в густом кустарнике под носом у соседа или в зарослях сухой крапивы. Опять же лучше всего делать это под открытым небом, чтобы не спалить заодно всю округу. Но, несмотря на плевое расстояние, y меня возникло столько всяких мыслей и ассоциаций, что просто удивительно. Копаться я в них не стала, хотя, по правде говоря, приехала на этот раз в Биркерёд в слабой надежде привести в порядок свои растрепанные чувства и душевные хитросплетения. Жалко, нет здесь Александра Македонского, нашлось бы ему чем заняться. Но сгодится и Алиция, пусть даже без меча.
— Забыла тебе сказать, что опять стала ходить с моим мужем, — сообщила я подруге, закуривая.
— Похоже, у нее эти, как их… — озабоченно произнесла она, глядя на яблоню. — Не помню, как называются, надо проверить. Но только не короеды. Не поняла, ты о чем?
— Я говорю, что снова начала ходить с моим мужем, — вежливо повторила я и уселась бочком в садовое кресло.
К сожалению, кресла в саду у Алиции позволяли сидеть на них либо вползада, либо полубоком, трудно сказать, что хуже. Ни то, ни другое меня не устраивало, пришлось выбрать меньшее зло и кое-как угнездиться на самом краю сиденья.
Алиция потянула на себя слегка отставший кусок коры и углубилась в изучение ее богатой внутренней жизни.
— Все равно не понимаю. Ходишь со своим мужем, говоришь? В каком смысле? На работу? Или на эти, как их там, на демонстрации трудящихся?
— Спятила? В том самом смысле, как раньше говорили: она с ним ходит. Или, например, этот придурок ходит с твоей сестрой. Или твоя секретарша ходит с тем козлом, что тебя подставил.
Алиция так сосредоточенно изучала кору, что даже сняла очки.
— Вижу две разновидности — белые и буроватые. Придется лупу поискать. Насчет хождения все понятно, только насколько я знаю, это всегда означало, что кто-то с кем-то спит. Ты спишь со своим мужем?
— Если не считать, что мы уже девять лет в разводе, в этом не было бы ничего странного. Но, представь себе, не сплю. Зато вполне возможно, что мы опять выйдем замуж.
Я спокойно сидела на краешке, курила, кресло было надежное, прочное, и ничто не угрожало моему равновесию. Зато Алиция стояла на довольно шатком бордюрчике, одной рукой держась за толстую ветку, а другой — подтягивая к самому носу отслоившийся кусок коры. Вообще-то она женщина достаточно ловкая, и всякие акробатические упражнения для нее — сущие пустяки, но тут — незадача. Рывком отодрав кору, она резко подалась назад и, не удержавшись, рухнула со всего размаху в удачно стоявшее позади нее кресло. Приземлилась она, может, и не точно по центру, зато на подушку. Что странно. Не иначе, как подушку подложила рука судьбы, ибо на садовой мебели они появляются не часто.
— Ты меня шокируешь, — в ее голосе слышался упрек. — Я тебя опять не понимаю.
— Расслабься, — посоветовала я и предложила: — Займись чем-нибудь другим, подумай о приятном. Хочешь, я тебе кофе принесу?
— Хочу.
Когда я вернулась из кухни с кофе для Алиции и с пивом для себя, оторванный кусок коры лежал посреди стола вогнутой стороной вниз, а выпуклой вверх рядом с таинственным письмом без начала и конца. А сама Алиция бог знает в который уже раз возвращала в вертикальное положение уложенные последним ветром фуксии. Две вернула. Я отодвинула кору подальше, так как вид личинок, резвившихся теперь на столе, не вызвал у меня прилива энтузиазма.
Алиция, уловив приятный запах кофе, забыла о таинствах природы.
— Я, конечно, женщина сообразительная, но ты мне, будь добра, все-таки растолкуй. Что ты выйдешь замуж, это пускай и странно, но я еще могу понять. Но вот как твой муж умудрится выйти замуж? Он вроде бы мужчина?
— Судя по двум детям, очень на него похожим, скорее да.
— Ну, и как?
— Что как?
— Как он может выйти замуж? Как педераст?
— При чем тут педераст? Он ими брезгует… А, дошло! Это я не так выразилась. По сути правильно, а вот форма подкачала. Я хотела сказать, что мы заключим очередной брак.
— Очередной, это который?
— Третий. Погоди, ты о ком спрашиваешь, о нем или обо мне? У него будет четвертый, а у меня третий.
— Как-то вы не в ногу разбрачевались, надо было следить за балансом сходов и развалов, — подумав немного, заклеймила нас Алиция. — Тут у меня одна проблема вырисовывается, хотела с тобой посоветоваться.
