– Вы что, сидели?!
– А что, не похоже?
Я покачал головой.
– Ну спасибо за комплимент! – засмеялась она. – Забавный. Как зовут?
– Ва… Валадимир.
– Ты с какого года, Валадимир?
– С семидесятого.
– Ух, ты! – разочарованно удивилась она. – Хорошо сохранился.
Мы пили чай и молчали. Я догадывался, что внутри себя она все еще спорит с кем-то. Она вскакивала. Закуривала. Едва раскурив, швыряла сигарету в умывальник. Мне было очень уютно сидеть с этой женщиной просто так, смотреть на серую улицу из окна. Как с сестрой по несчастью, без всякого напряга. Ей позвонили, она вынула из кармана шубы мобильник и брезгливо сморщилась. Мужской голос.
– Я тебя не понимаю! – вдруг сказала она в тишине. – Это не означает, что нужно повторять, просто будь честным и вдумчивым.
Она еще немного послушала и схлопнула “раскладушку”. Докурила. Еще раз осмотрела будку. И, будто вспомнив, глянула странными глазами.
– Ну так что? – Она спустила шубу на пояс. – Трахнемся?
Я почувствовал приятный, теплый запах ее тела. Может быть, я ей нравился?
– Я не понимаю… Вы меня разыгрываете, что ли?
– Я серьезно, что ли!
Наваждение. Наверное, эта женщина за все и всегда расплачивается сама, даже за эту будку и искусственный чай хочет вот так расплатиться. Я удивился и немного разозлился на нее. А она на меня:
– Небось, всю ночь дуньку кулакову гонял?
И она еще не протрезвела. Я покраснел. В отрочестве от одного только вида этих плеч я бы спустил. В юности за одну ночь с этой женщиной я бы пошел в тюрьму, года на три, легко. В метро я бы не отрывал глаз от нее и сзади скрытно снимал бы на мобильник. Но сейчас я ее не хотел. Я почувствовал эту похотливую пружину в себе, но душа не хотела. Поразительно. Я догадываюсь, что Юльдос волшебница – виртуально я всегда готов ей изменить, но, когда дело доходит до живого предмета, я не могу и не хочу, вокруг образуется безвкусная пустота и легкость нежелания. Видимо, у нее сильные ангелы, и они невидимо конвоируют меня.
– Извините, блин, – с легким и насмешливым сердцем ответил я. – Действительно, всю ночь порно смотрел.
– Что за город, одни извращенцы! Метро далеко?
– Рядом.
Она осмотрела себя, застегнула шубу. В свете нового дня стали заметны морщинки на ее лице, и в глазах появилось что-то новое, такое, отчего мне было стыдно за ее наготу, да и ей самой, наверное, тоже. Пойдет сейчас, ветром подгоняемая.
– Заходите, если что. Чаю попьем.
– Да пошел ты! – Но высокомерие тут же сменилось испугом, растерянностью и смущением. – Стой… Извини. Дай на метро, сколько там, я отдам!
Вот и все. Что это было? Подстава? Тоска в отсутствии любви? Капризные игры пресыщенных взрослых людей начала двадцать первого века?
Это приходила моя старость. Она убила эротомана. Холодным зимним утром я похоронил его.
Холодным зимним утром я смотрел на себя в зеркало и торжествовал, я отмечал День победы, День великого освобождения от сперматозоидного рабства. Почти тридцать лет мучительной каторги. Ежедневное издевательство природы над слабым, растерянным и покорным отроком, юношей, молодым человеком.
Сорокалетняя душа моего Калигулы освобожденно смеялась и ликовала. Я смотрел на девушек за окном, на красавиц, выпирающих с экранов телевизора и монитора, и вроде бы по-прежнему их хотел, но уже умозрительно, без мучительной судороги и постоянной пытки, от которой можно было спастись лишь на краткий миг. Женщины земли еще не знали, что нет уже их страшной власти надо мною, и даже не подозревали, какие разочарования их ждут впереди.
Это был обычный серый вечер середины лета, когда природа уже устала, листья потемнели, глянцево затвердели. Мы возвращались с прогулки. Уже близко был наш дом, когда из-за мусорного кузова, куда складывают строительный мусор, появился Виталик. Я вздрогнул и резко встал, даже Петя дернул меня вперед. Это шел другой человек – худой, стройный, легкий. Я еще издалека понял, что случилось с ним что- то невероятное.
– Привет, Вась! – сказал он, будто мы только вчера расстались. – Давай пива у тебя попьем…
И я вдруг увидел, что он абсолютно седой. Мы поздоровались – твердость и крепость появились в его обычно вялой ладони. Петя задвинулся за мою спину.
– Так, а это кто? Я тебя во-от таким видел. Ну давай познакомимся! Виталий…
– П…п…п…
– Петр! – представил я его. – Он, когда волнуется, заикаться начинает.
– Пройдет, у меня тоже такое было.
И я вдруг заметил, что у него изменилась, словно бы разгладилась, недобрая половина лица. Поднялось веко и кривой уголок губ.
Я суетился на кухне, не знал, за что хвататься.
– Так. Чай-кофе… Вот нарезка есть, Виталь. У Юльдоса где-то рыбка была… Она же любит пиво, ты знаешь.
Он молчал. А потом странно посмотрел на меня.
– Вася, ты веришь в бога?
Так спросить мог только Виталик. Он один мог так требовать от людей окончательных, искренних ответов. Я вдруг задрожал, и душа моя обрадовалась за него. Будто мне по воздуху уже передалась какая-то значимая информация от него. Я стал догадываться, что произошло.
– Конечно, Виталик. Я верю, верю! – Я словно бы спешил уверить его.
Я вдруг понял, что мне больше не надо бояться его зависти, что я полностью могу открываться и доверяться своему другу. На склоненном лице его играла неслыханная добрая улыбка.
– Я поел грибы! – торжественно сказал он. – Меня пригласил в лес один художник. Это надо делать в лесу.
– А-а, понял, понял, какие грибы.
– Знаешь, я съел много. Двойную дозу, чтоб легче было умереть.
Он вспомнил про пиво и отхлебнул, словно воду. Мы молчали. Я слышал, как Петя брюзжит губами, изображая мотор машины.
– И я услышал голос… Вначале я почувствовал силу. Знаешь, варвары ели перед боем специально. Мне показалось, что я щелчком могу сбить дерево. Потом подбежала собака и стала дышать передо мной с высунутым языком, я хотел ее отодвинуть мизинчиком… И вдруг услышал голос. “Спрашивай”! – сказали мне сверху. Я спросил про себя. “Ты гниешь, посмотри на свои руки”! И я увидел червей на своих пальцах, я плакал и грыз их, будто они резиновые.
Пальцы его действительно были в ранах.
– Мне показали страшно уродливого и злого бомжа. “Это ты. Ты хочешь стать таким”? Нет. “Спрашивай”. И я спросил про своего любимого Уэльбека. Мне сказали, что это писатель не очень, он пишет не от добра и в него нельзя верить. Ты был прав, Вася... Я говорил на своем древнем языке. И художник слышал этот невероятно красивый язык. Мне показали мою дату смерти. Ты знаешь, у меня еще много лет впереди, оказывается.
Он вдруг снова вспомнил про пиво. Поднял бокал, задумался и отставил.
