— Зачем вы делаете бесполезную работу? — она уперла ладошку в бок и накрыла ее сверху другою.
— Землю удобряю.
— Вместо того чтобы удобрять барханы, вы могли бы кизяк сделать, — она стеснялась смотреть на его голый торс. — Хоть будет чем деду зимой печь подтапливать. Не все ж дровами…
Димка слушал музыку ее голоса и улыбался от удовольствия.
— Вот мы с бабушкой рубим и там же складываем, чтоб сохло, — и вдруг она засмеялась.
Димка с улыбкой смотрел на нее.
— У вас вид такой… я вспомнила, как вы на сарай замахнули, бдымц, и уже на крыше!
— Да я и сам, блин, не заметил, как там оказался!
— Джеки Чан позавидовал бы.
— Да я что? Вот вы молодец! Даже красиво, как мать защищает своих детей!
— Какая мать? — нахмурилась она. — А-а, поняла… это же Аветисяны, беженцы, наши соседи, это их дети.
— А я подумал, что это ваши дети! — Димка не мог уже сдерживать предательски широко расползающейся улыбки. — Обалдеть, думаю, такая молоденькая девчонка… Так вы не замужем?!
— Нет, а что тут удивительного такого?
— Ничего, я так…
Она нахмурилась глупой улыбке Димы.
— Извините, у вас здесь что-то, — опомнился он и потер верхнюю губу. — Побелка или мука?.. Вот тут.
— Где?! Это не побелка. Это меня лошадь лягнула.
— Ничего себе, так и убить можно.
— Не знай, я маленькая была, не помню.
— Видимо, зашивали?
— Конечно.
— Больно?
— Не знай, не помню.
— Ничего, вам это даже идет. А как вас зовут?
— Ивгешка.
— Как?
— Евгения, а бабушка зовет Ивгешка. Она вас в гости сегодня приглашала, дядь Федь, если хотите.
— Извините, а чей же это был бугай? — Димка ликовал и словно бы не услышал приглашения.
— А-а, с казахской стороны, — она поправила локон и сдунула с губы соломинку. — Любви ищет…
Она усмехнулась, и под глазами появились припухлости, такие, что у Димки заныло в душе.
Димка еще долго слышал ее голос. Потом очнулся и вспоминал, что он здесь делает. За десять минут разметал все с телеги, разравнивал. Кудахтали соседские куры, а петух, боясь Димки, бегал возле сараев, склонив к земле плечо, злился и ревновал. Вилы были словно игрушечные, а телега будто сама рвалась из рук. Он поднимал такие пласты, что лопались и рвались древесные жилы посредине черенка.
— Ивгешка…
Разбросал навоз до оградки бывшей колхозной теплицы. За осень и зиму это все еще больше перегниет, за весну осядет, и к лету образуется прекрасный гумус.
— Дядя Федя, охренеть!
Он курил и прятал в пригоршне ладони улыбку — глупую и счастливую.
— Надо же, какое прекрасное имя — Ивгешка! И необычное такое…
Сердце сбивалось и поднималось высоко, Димка махал руками, вздыхал, иногда гортань сжималась в ликующем стоне. Потом пошел в дом.
— Эй, бабай, вставай. Война войной, а обед по распорядку!
Пообедали втроем, Васянка пришел в гости. Кушал он всегда в большом смущении. Хлеб, печенье или конфеты брал воровато и с опаской, точно его могли ударить по руке. Ел быстро, не поднимая глаз. Заставить его снять бейсболку было трудно — он отнекивался и шмыгал носом, закрывался в себе. И поэтому, наклоняя голову, иногда макал длинный козырек в пиалу.
— Дя Федь, а тебя Ивгешка в гости звала седня, баб Катина внучка, — как бы между делом сказал он.
— Это она просила передать?
— Да, она.
— Ясно. Она уже, кстати, пригласила, мы на задах встретились.
— Ясно. Вы уж не обижайте ее, дя Федь.
— Интересно. Как же это я ее обидеть могу?
— Как-как? Вот женитесь, тогда и узнаете.
После обеда Димка затопил баню, помылся и побрился. Подравнял виски. Развернул кофр и достал свой легкий летний костюм. Туфли затянул паучок паутинкой. Оделся и долго смотрел на себя в зеркало трюмо. Прижался лбом к холодной глади. Разделся и облачился в обычную свою одежду. Достал из холодильника экзотические городские подарки — большую бутылку мартини, баночку красной икры — маму хотел поразить.
Во дворе бабы Кати гуляли часто. Димка, сидя во тьме сада, слушал их деревенское пение, и ему хотелось пойти к ним, объединиться с ними в этой песне, почувствовать родство и восстановить забытую и потерянную им связь поколений.
Димка накормил деда. Ему казалось, что тот прочел его настроение и жует с ироническим видом и даже косится с неким намеком, разве что не подмигивает. И Барсик волновался больше обычного — ждал Димку у бани, потом сидел на террасе и смотрел, как он бреется, оценивающе обнюхивал новые штаны.
Дед уже заснул, а Димка боялся оставить его одного, как будто собирался надолго покинуть. Поднялся и начал дрожать, пресс сжимался и раскручивал судороги по конечностям. Зуб на зуб не попадал. Димка придерживал рукой челюсть, и она мелко и мощно дрожала в ладони.
— На свидание, думаешь? — спросил он у Барсика. — Ошибаешься. Мы разные поколения.
Давно он не испытывал таких странных, жгучих чувств, давно так не волновался перед встречей с кем- либо, да и волновался ли вообще.
Барсик было увязался за ним, но Димка отправил его спать. По дороге к бабе Кате остановился возле большого, древнего камня, будто и вправду оставшегося со времен океана. Именно в этом месте можно было поймать телефонную волну. Димка включил мобильник, постепенно засветились полочки билайновской связи, но пусто — ни эсэмэсок, ни сообщений о звонках, ничего — Димку не искали в Москве, и за все это время никто не позвонил, даже Танюха, ни разу.
На свет мобильника прилетели мотыльки, Димка щелкал кнопкой и нес в руке светящееся, живое облако. “Как красиво… Надо будет показать Ивгешке”, — радостно подумал он.
В темноте нащупал калитку и будто бы по старой памяти потянул дратву, поднимавшую щеколду.
Большая собака даже не заворчала, только обнюхала штаны и вильнула хвостом, наверное, узнав запах Барсика.
Голая лампочка в глубине двора освещала нежным светом зеленую нишу навеса, деревянный стол и спины людей, похожих на колдунов.
— Доброй ночи, — сказал Димка. — Извините, что поздно.
От стола поднялась и, дрожа лицом, пошла к нему крупная бабушка. Она взяла его ладонями за голову и троекратно поцеловала.
— Федор, Федор, — повторяла она и плакала. — Даже Пиратка тебя узнал, не гавкнул… А ведь Виталька наш помер в Германии, — обнимая его, она трогательно провела руками вдоль тела, будто проверяя его ауру. Димка читал в дневнике, что точно так же делала бабушка Федора. — Проходи, проходи, сынок, садись.
— Здравствуйте, это вам, — Димка поставил на стол мартини.
— Не-е, с вами на хер не заснешь! — с топчана в зарослях вьюна радостно приподнялся пожилой
