Знал ведь, какую роль играл на здешнем процессе тот пижонистый блондин-консультант. А значит, сейчас ситуация Зажицкой больше была известна журналистке, чем ему, прокурору, раз уж она так хорошо знакома с присланным из центра специалистом, пропади он пропадом. Ревность опять дала о себе знать.
— Зажицкую, — подтвердил он. — Или её утихомирят, или надоест своему поклоннику, или поклонник — ей… или муж за неё возьмётся, в общем, чтобы Климчак стал, всем до лампочки. Как, по-вашему?
Пани Ванда уже давно определилась.
— Да пусть катится, тюрьмы и так забиты. Только чтоб не валял дурака, должны же у защиты быть какие-то аргументы.
— Вижу, господа, что вы полностью берёте на себя все мои обязанности, — съязвил пан Островский. — Примерное поведение моего клиента я гарантирую, напрыгался уже по молодости. Впрочем, я с ним поговорю, разрешишь, Ванда?
— Да ради бога.
— А послезавтра уточним. Мне дадут соответствующую бумагу написать самостоятельно или опять за меня поработают?
— Нет уж, не всё коту масленица, сам изволь потрудиться!
— Это ж надо, — нарушила своё молчание Патриция. — Банальнейшее дело об изнасиловании, а все рекорды бьёт…
Всю обратную дорогу до Варшавы Кайтусь пыжился, гордый тем, что ему удалось раздобыть. Держал свою добычу он пока в тайне, предвкушая реакцию Патриции. Пожалуйста, расстарался ради неё, достал желанную бумагу, полцарства за коня, теперь конь бил копытом у него в кармане, а вот сдержит ли эта язва своё обещание, оставалось загадкой. Начинать же переговоры осторожный господин прокурор пока не спешил, решил подождать до лучших времён.
Журналистка же пребывала в растрёпанных чувствах, ей одновременно было и смешно, и грустно, а отвращение сменялось приступами ярости. И вообще хотелось как можно скорее добраться до дома, чтобы проверить, что записалось на плёнку, и быстренько перепечатать всё по порядку, пока она еще помнила судейские перлы.
— Много доводилось видеть всяких придурков, но такого дебила ещё никогда, — зло говорила она непонятно кому, Кайтусю или себе самой. — Как вообще может существовать страна, где судейские посты заняты таким свиным навозом? Нет, не правильно, не свиным навозом, а куриным помётом. Свиньи — умные животные, трусливые, но неглупые в отличие от кур…
— Ты всерьёз полагаешь, что между умственными способностями и отходами организма существует прямая связь? — поневоле заинтересовался Кайтусь.
— А ты думаешь, наоборот?
— Тянет на научную сенсацию. Впрочем, судя по нашему последнему опыту, может, ты и права. Только учти, пожалуйста, что пани Ванда отыскала совершенно уникальный экземпляр.
— И этот уникальный экземпляр позорил правосудие долгие годы… Слушай, а может, он по рабоче- крестьянскому призыву?
От нечего делать Кайтусь принялся размышлять и подсчитывать. Вспомнил годы собственной учёбы. А ведь, правда, ходили слухи, что дипломы раздавали за социальное происхождение, не заморачиваясь оценками. Или за особые заслуги. За общественную работу и преданность социалистической родине.
— Двадцать три года, как кончилась война… Очень может быть. До войны был ещё каким-нибудь молодым судебным приставом, возможно, где-то в Пясечне…
— Слишком близко от столицы.
— Ну ладно, подальше. Потом выслужился. Или обнаружилось, что его дед ещё в девятьсот пятом году выворачивал булыжники из мостовой Лодзи. Ты что так тормозишь?
— А что прикажешь делать?! — разозлилась Патриция. — Таранить эти телеги, что ли?
— Лошадей напугаешь, — предупредил Кайтусь. — Навоз на поля возят, лёгок на помине.
Патриция кивнула и вернулась к прерванной теме:
— Прошу заметить, что это экземпляр, между прочим, вовсе не уникальный. Пани Ванда хвалилась, что откопала другой, ещё хлеще. Где она их берёт? Не иначе обнаружила на подведомственной территории какую-нибудь богадельню, а там целую россыпь таких брильянтов… Спятить можно, сколько же у этого трактора прицепов?!..
— Много. Не дёргайся.
— Балда, — поблагодарила за добрый совет Патриция и, скрипнув зубами, продолжила свои рассуждения с середины: — Чёрт с этим домом престарелых, кретины и молодыми бывают, вот только палку частенько перегибают…
— Какую палку?
— Наверно, металлическую, деревянная не гнётся. Перегибают, говорю, то ноль реакции, то сразу насиловать. Да и девицы хороши, вертят задом почём зря, перед всеми подряд, хоть пьяный, хоть трезвый, а потом, чуть что, с заявлением. А ты и рад стараться, сразу их ловишь…
— Ловлю не я, ловит милиция.
— И тащит к тебе, а ты с готовностью хватаешься за бумагу, и обвинительное заключение уже бежит рысцой! Как же, он, как минимум, пытался…
— Ну, если в ней что-то есть…
— Это не в ней должно быть, а в нём! Если парень не только вежливый, красивый, но и есть в нём сила и огонь… — Патриция вдруг прикрыла бушующий кратер и сменила тон на деловой и бесстрастный, возможно, потому что шоссе освободилось от тракторов и прочей крестьянской техники на колёсном ходу, что позволило ей прибавить скорость. — Я в парней пока ещё верю, ведь среди них разные встречаются. Одному такое виляние задом не понравится, другого возбудит, но он не станет руки распускать, а на третьего подействует как красная тряпка на быка, тут же бросится на приступ…
— Вторых — большинство, третьих — приблизительно половина, а первые — ненормальные, — категорически высказал своё мнение Кайтусь.
До Варшавы доехали в рекордное время, но потолковать приватно не сразу получилось. Кайтусь помчался по служебной надобности в прокуратуру, а Патриция уселась дома за пишущую машинку. Только вечером, окрылённый надеждой добытчик судебных творений вступил на её территорию. С букетом. Предварительно постучав и получив приглашение войти.
— Сдаётся мне, ты давала некие торжественные исторические обещания?..
Уже сами розы вызвали у Патриции сильнейшие подозрения. Хотя розы Кайтусь дарил ей частенько, но всегда придумывал какой-нибудь повод, стараясь при этом извлечь для себя выгоду. А тут ещё такие церемонии: в дверь постучал… Интересно, что на этот раз задумал? Ведь ясно же, что правду о плоцком изнасиловании всё равно не напечатают.
— Какие исторические обещания? — осторожно спросила журналистка, машинально ища взглядом подходящую вазу.
— Если я правильно помню, некий Ричард Третий обещал всё, что угодно, за коня…
— Мне коня не надо. А кроме того, плохо ты помнишь, он полцарства обещал.
— Мне царств не надо, я хочу всё. И коня у меня нет, а зато есть литературное произведение твоего любимого автора.
Патриция вскочила из-за машинки:
— Шутишь? Судьи?! Не верю! Покажи!
— Оно колется, — заметил слегка обиженно Кайтусь, потрясая букетом.
Розы моментально оказались в вазе, а Патриция с горящими глазами обернулась к добытчику и, ни слова не говоря, протянула руку. Кайтусь извлёк из кармана документ. Колебался он лишь долю секунды, а затем, преодолев в себе все врождённые и приобретённые навыки, вручил ей драгоценную бумагу.
Патриция отлично понимала, чего ему стоил такой жест. Отдал свою добычу, даже не попросив подтвердить заманчивое обещание. За два года она успела хорошо узнать своего жильца. Кайтусь оказал ей доверие. А ведь доверия к людям в его натуре не было ни капли, считал, что доверять нельзя никому и ни при каких обстоятельствах…
И вот, пожалуйста, решился. Такой шаг её немного насмешил и немного тронул.
