по слухам, пока не покинула. Владельцы заломили за неё бешеную цену, и я лично этому рада. Наверняка только благодаря неимоверной дороговизне муха пока у нас.
— Вы сами её видели?
— Издалека и всего какую-то секунду, но…
— Где и когда?
Тут уж я помолчала, но раз сказала «а»… Ничего не поделаешь, придётся раскалываться.
И я поведала полицейскому чину о той давнишней сцене на пляже в Песках.
— Вот и получается, пан капитан, что я видела муху в момент её появления из глубин морских, однако знаю людей, которые и позже имели возможность любоваться ею, причём вблизи. Все в один голос твердят — просто потрясающая!
— А что вам говорят слова «рыбка» и «дымка» или «тучка»?
— Пан капитан имеет в виду морскую фауну и атмосферные явления? — вежливо уточнила я. — Или опять в применении к янтарю? Потому как в принципе такие понятия, как «рыбка» и «тучка», знакомы даже малому ребёнку.
Капитан проявил ангельское терпение.
— К янтарю, к янтарю, — подтвердил он. — Знаете что-нибудь?
Я решила смилостивиться и перестать валять дурака. А ему надо точно формулировать вопросы!
— Да, знаю. Судя по тому, что мне известно, оба этих янтаря были извлечены из моря в то же время и теми же лицами, что и муха. Янтарь с дымкой — довольно приличный кусок, около двухсот граммов потянет, в серёдке и в самом деле нечто вроде белой дымки, переливающейся, как перламутр. Явление уникальное, таких дымок наверняка больше не встретишь. Упомянутая дымка, по всей вероятности, пыльца с крылышек доисторической бабочки, уж и не знаю, что за бабочки водились в ту эпоху, прямо кобыла, а не бабочка, должно быть, размах крыльев не менее полутора метров, можете поинтересоваться у какого-нибудь палеонтолога. А вот рыбки с тех пор не очень изменились, и та, что в янтарике, похожа на современных. Собственно, даже ещё не рыбка, а малёк, вылупляющийся из икринки, икринка так и осталась висеть на хвостике. Этот поменьше будет, до ста граммов не дотягивает. И опять головой ручаюсь — ничего подобного больше не найдётся во всем мире! Если пан о таком услышит… если вам доведётся такое обнаружить… если это чудо пропадёт… — И, не выдержав, закончила в приступе отчаяния:
— Если такое чудо пропадёт, я лично пана пришью!
Вопреки ожиданиям, странного полицейского явно обрадовала такая перспектива.
— Очень вам признателен, — мягко заметил он. — И буду ещё больше признателен, если пани наконец соизволит ознакомить меня с полной картиной известных ей обстоятельств, а не с отдельными кусочками. Однако учтите, меня интересует правда и только правда, от домыслов, пожалуйста, воздержитесь. Хочу знать всю правду!
Подумав, я пришла к нелёгкому решению и честно заявила:
— Нет, всю правду вам придётся самому узнавать, я её не знаю. Зато мне известны многие факты, из которых я сама делаю выводы, сопоставляю, провожу аналогии, причём зачастую руководствуясь интуицией. Боюсь, именно это вы охарактеризовали как «домыслы». И что, станете заносить их в официальный протокол, а мне потом отвечать? Ну уж нет. Никаких протоколов! Согласна честно расколоться и рассказать обо всем, но не здесь и не официально. Не желаю отвечать перед законом за умышленное введение в заблуждение органов правопорядка, если и введу в заблуждение, то, так сказать, частным образом.
— И за то буду признателен, — согласился нетипичный следователь. — А что вы имеете в виду под заблуждением частным образом?
— Ну, например, вы придёте ко мне вроде как в гости или ещё что…
— Очень хорошо, считайте, приглашение принял. Как только высвободится время, непременно приду. А пока можете быть свободны.
Как-то слишком многозначительно прозвучало это «пока»… Или мне показалось?
— Вот и думаю, может, лучше сразу, пока не поздно, сбежать в Аргентину? — грустно говорила я Костику в тот же вечер. — Почему в Аргентину — не знаю, но именно туда все сбегают, так что, наверное, имеет смысл… Ведь я столько наврала следователю… нет, не наврала, а просто столько не сообщила того, что должна была бы сообщить, уверена, такого он мне ни за что не простит, когда все раскроется. Как думаешь, что все-таки означает «пока можете быть свободны»? А потом?
— Ничего страшного, — успокоил меня Костик. — За ложные показания тебе полагается до пяти лет, но это если ты давала показания под присягой, так что по закону тебя обвинить не в чем.
— Сыщики разыскивают подозрительную бабу, а я как раз очень подозрительная.
Костик, который у меня уже чувствовал себя как дома, поставил на газ кастрюлю с сосисками и, обернувшись, утешил:
— Не раскаивайся, ты правильно сделала, дав следователю понять, что многое тебе известно.
— Знаю и не скажу? Ну что ты разглядываешь помидор? С него надо снять шкурку, а вон там миска. Поставь на огонь чайник. Отлей немного, чтобы быстрее закипел. А майонез и горчица вон на той полочке.
Я сидела по другую сторону стола, на табуретке, предназначенной для гостей. К этому приучил меня Драгоценный, который любил все делать сам, потому что другие делали хуже. Вот бедняге Костику и пришлось метаться между плитой, мойкой и столом. Я метаться уже не имела возможности, габариты моей кухни это исключали. Вдруг сообразила — какого черта сижу сиднем и даю указания, и я мучаюсь, и он мучается, пора вести себя, как положено нормальной женщине, а не как безрукой калеке. И вообще, хватит делать из меня идиотку!
— Вали отсюда, Костик! — потребовала я, решительно вставая. — Сядь вот сюда, вот так, бочком, бочком, а я займу твоё место. Не позволю больше меня терроризировать! В крайнем случае можешь достать стаканы из шкафчика, что у тебя за спиной.
Костик немного удивился, но послушно поменялся со мной местами, пробормотав что-то относительно того, что ещё неизвестно, кто кого терроризировал. А он лично никогда не настаивал, чтобы непременно крутиться у плиты. Пришлось пояснить, от кого я натерпелась, а поскольку всякий раз, как вспоминала Драгоценного, теряла спокойствие духа и требовалось время, чтобы обрести его вновь, я позабыла, о чем шёл разговор, и к нужной теме вернулась, лишь приступив к помидору.
— Ага, вот что меня тревожит. Я сказала — восемнадцать лет прошло, а он не прореагировал. Почему?
— Дай я отнесу, — предложил Костик, вставая, потому что я машинально вытащила поднос и поставила на него еду. Наверное, решила — лучше ужинать в комнате. — Возможно, твой капитан ещё не успел ознакомиться с материалами следствия. — Тогда тем более должен просто вцепиться в меня, чтобы все выдоить. Теперь-то наверняка уже ознакомился?
Обсуждение этой проблемы заняло все время, пока мы поглощали сосиски, потом вино, потом перешли к чаю. И все говорили, говорили. Костика ещё не допрашивали, а должны, ведь он тоже был янтарщиком. Вот мы и решали, что ему имеет смысл поведать капитану, а от чего лучше воздержаться. Во всяком случае до тех пор, пока не состоится моя неофициальная с капитаном беседа.
— Видишь, правильно поступают следователи, когда всех подозреваемых сразу изолируют друг от друга и вообще от общества, — самокритично заметила я. — И свидетелей следовало бы изолировать, а то вот так сговариваются и осложняют расследование. Ведь не только мы с тобой, небось Аня и Дануся тоже приняли меры.
Я как в воду смотрела. Вечером позвонила Дануся.
Оказывается, они с Зенобием уже согласовали свои будущие показания, и теперь она мне докладывала…
Зенобий сказал на допросе в точности то, что ему велели, в соответствии с нашими инструкциями. Признался — действительно направлялся к Франеку, но в квартиру не вошёл, потому как боялся оказаться замешанным в уголовное дело. Кажется, его не подозревают в совершении убийства, во всяком случае, такое у него создалось впечатление. И кажется, он сделал так, чтобы Данусю не допрашивали. А о том, что причастен к янтарю, сказал, вернее, не стал отпираться — полиция и без того знала. Воспользовавшись
