– Облизанный – живой, – заметила она. – У него ещё есть шанс…
– Я уезжаю, – энергично сообщила Тереза. – То есть, нет, я думаю – надо отдать это потомкам Менюшко…
– У Менюшко нет потомков, – напомнил Марек. – Этот был последним.
– Что ты им хочешь отдать? – поинтересовалась моя мамуся.
– Не знаю. Но похоже, что мы кого-то надули. Мне это не нравится. Думаю, надо что-то предпринять.
У Люцины из блюда выпрыгнул следующий обломок скелета. Тереза вскочила, выхватила у неё из-под носа индюшачьи останки и отставила на поднос. Люцина тонко мяукнула, провожая взглядом любимое лакомство, и наклонилась ко мне.
– Я же говорила, что деньги от неё надо спрятать, – озабоченно зашептала она. – Может, в твоём подвале?..
– Там замок плохой и окно выбито, – ответила я, обрадовавшись, что как раз сейчас на моем счёту нет ни гроша.
– Что это вы шепчетесь? – подозрительно поинтересовалась Тереза.
– Ничего особенного, – невинно ответила Люцина, – нам тоже кажется, что наша семья когда-то кого-то надула. Если у Менюшко нет потомков и облизанный претендует на это сокровище в одиночку, ничего не остаётся – отдаём облизанному…
Тереза недоверчиво посмотрела на неё.
– Ты что, чокнулась? Преступнику?!.. Убийце?!..
– Но ты же сама упёрлась…
– Но у нас же ничего нет! – обиделась моя мамуся. – Что вы собираетесь ему отдать? Ни у Франека, ни у нас ничего нет!
– И ты думаешь, он в это поверит? – язвительно спросила Люцина. – Он приехал за кладом, который наша семья потеряла. А если и поверит – поубивает хотя бы из мести…
– Связь облизанного с Менюшко не оставляет сомнений, – подвела я итог. – Ведите себя потише, что-то проясняется. Он спрашивал про Менюшко, этот, с носом. Допустим, что это он. Спрашивал о нас, украл у Франека адрес в Тарчине, нашёл всю семью, расспрашивал Терезу в Канаде, приехал сюда. Не знаю, убил он Менюшко или нет, но тот человек, которым он интересовался, умер. Мало того, умер вместе с нашими адресами, то есть, выходит так, что мы в списке…
– Дядя Антон сказал, что у нас есть что-то чужое, – подхватила Люцина. – Облизанный не успокоится, пока этого не заберёт. Может, этот несчастный Менюшко украл у него адреса только для того, чтобы нас предостеречь, возможно, поэтому он и умер…
Атмосфера опять насытилась страхом. Тайны предков проявили себя ненароком, но так, что в стыла кровь жилах. Под потолком зазвучал заупокойный загробный хохот, мысленно я увидела отца Франека, двоюродного деда Антона, пытающегося на смертном ложе сбросить тяжесть с семейной совести. Как минимум половина этого груза легла на нас…
– А нос у него был, как у Никсона, – вдруг сказала Тереза понурым голосом. – И вся верхняя челюсть, не только нос.
– Вы действительно думаете, что он затаился там на лестнице? – спросила моя мамуся с искренним удивлением. – Ведь у него было столько времени, а он ничего нам не сделал!
– Не было удобного случая, – злорадно пробормотал Марек.
– Он искал клад, – объяснила я. – Надеялся, что мы отдадим все полюбовно, но, как только потеряет надежду, испортит свет на лестничной клетке и передушит всех, кто выходит…
Люцина вдруг оживилась, как будто близкая перспектива быть задушенной добавила ей бодрости. Она подхватилась и начала собирать со стола тарелки.
– Какая прелестная история! – радостно сказала она. – Никогда бы не поверила, что в нашей семье откроются такие тайны! Слушайте, едем в Волю!
Тереза, которая тоже поднялась, застыла, сочувственно на неё посмотрела и постучала по лбу ручкой ножа.
– Сдурела? – спросила она уныло. – Хочешь быть поближе к тому болоту, чтобы облегчить ему задачу?
– Брось. Надо все изучить. Теперь ясно: там что-то происходит. Неизвестно почему, но все мчатся туда – и Менюшко, и те двое, которые про нас спрашивали…
– Менюшко проявил даже некоторую настойчивость, – заметила я.
– Вот именно. Здесь мы больше ничего не придумаем. Я еду, а вы как хотите!
– Я _н_е_ еду! – крикнула Тереза и со всей силы, наверное, для подкрепления решения, грохнулась на диван, прямо на поднос, блюдо и скелет индюка.
Мы легко убедили её, что это была божья кара за необдуманные слова. Ни у кого ещё не получалось забрать что-нибудь у нашей семьи, без многочисленных попыток, долгих усилий и страданий. На веки вечные нам останутся угрызения совести и пятно на фамильной чести. Ярко обрисованный Люциной образ переворачивающихся в гробу предков решил все окончательно. В результате, желание выехать проявили все женщины, даже тётя Ядя. Остающиеся в Варшаве Марек и отец явно испытали облегчение…
– Я убираю здесь, убираю, а мусора не убывает, – недовольно сказала моя мамуся, посмотрев вокруг и временно прекратив выковыривать обломком кухонного ножа большой камень. – Похоже, что его становится даже больше.
