— Что же делать?
— Человек не баран, соображать должен!..
Разов бросил на Мямина быстрый вопросительный взгляд, тот понял без слов: как уцелеть, как выжить?
На этот немой вопрос Мямин ответил хриплым шёпотом, с трудом выдавливая тяжёлые слова:
— Перейти туда… к ним…
Разов продолжал молчать, ожидая, что ещё скажет Мямин, Он слышал его тяжёлое дыхание и, казалось, видел испуганно-вопрошающий взгляд.
— Ну? — снова прошептал Мямин.
— Боюсь, не поверят нам… пустят в расход, скажут, что подосланы советской контрразведкой.
— Мне-то поверят, за меня ухватятся.
— А что им за тебя хвататься?
— А то, что я осуждён трибуналом. Это, брат, немалый козырь. Осуждён за то, что сорвал доставку горючего в осаждённый город. Добавь к этому, что я разжалован из офицеров в рядовые. Как ты считаешь, это чего-нибудь стоит?
— Конечно… Но у меня-то нет ничего, никаких заслуг в этом смысле. Разве только то, что из партии исключили в сороковом…
— За что исключили?
— Засыпался на работе.
— На чём засыпался? Ты где работал?
— Полиграфист я. Цинкограф. Работал в типографии Ивана Фёдорова.
— А за что из партии?
— Делал «налево» штампы и печати некоторым артелям. Однажды за три тысячи смастерил даже штамп для прописки в Ленинграде, который в паспортах ставят. Ну, об этом, слава богу, не узнали, а то бы гнил сейчас в лагерях…
— Слушай, я вижу, ты совсем пентюх. Такой человек для немцев — находка.
— На это только и надежда…
— Увидишь, всё будет в порядке. За себя-то я не беспокоюсь. Трибунал, разжалование — это, конечно, неплохие козыри, но ведь это ещё нужно доказать. Наговорить можно что угодно. А у меня про запас есть, можно сказать, козырный туз.
— В таком деле козырных тузов не бывает.
— А у меня будет. Я заранее всё обдумал. Остался у меня в Ленинграде верный человек. Всё, что прикажу оттуда, — всё будет выполнять. Обо всём договорились.
— Тогда конечно… Тебе-то бояться нечего. А что за человек? О чём вы договорились?
— О чём надо, о том и договорились…
— Ну, если не доверяешь — твоё дело. Только зачем тогда и разговор?
— Я тебе доверяю… И так сказал много. А имена в таком деле, сам должен понимать, не называют. Погодя, может, и скажу, а сейчас ещё не время.
Информация Разова о последнем разговоре с Мяминым встревожила дивизионную контрразведку. Накануне было принято решение об аресте Мямина, но теперь, когда выяснилось, что в Ленинграде у него есть сообщник, с арестом следовало подождать: необходимо прежде узнать, кто этот предатель.
Разов не терял надежды вызвать Мямина на откровенный разговор, но понимал, что для этого нужна подходящая ситуация. И когда они снова оказались вдвоём в окопе охранения, Разов издали начал осторожный разговор:
— Говорят, скоро в наступление нас бросят… на убой, можно сказать…
— Мало ли что говорят. Пропаганда для поднятия духа! Об этом наступлении давно уже идут слухи, да, видно, кишка тонка.
— Боюсь, что на этот раз сбудется: знаю от серьёзного человека. Есть у меня товарищ в штабе полка. Вчера случайно встретились.
— Кто такой?
— Сам же учил имён не называть.
— Можешь фамилии не говорить, не в фамилии дело, а что он в штабе делает?
— Знает немало, — уклонился Разов от ответа.
— Член партии?
— Да.
— Он — как, в курсе твоих настроении?
— Догадывается, конечно. Иначе бы не стал говорить мне, что наступление обречено на провал, что на второй фронт нечего и надеяться. У тебя — человек в Ленинграде, а у меня будет в штабе полка. Ещё неизвестно, что немцам важнее.
— Тебе своего надо ещё обламывать, а когда? Уходить надо до наступления, нет у нас времени ждать.
— А я его здесь и трогать не буду. Я его оттуда заставлю плясать под мою музыку: у меня ключик к нему подобран, дело верное.
— Какой ключик?
— Понимаешь, жена его с пятилетней дочкой в июле эвакуировалась в посёлок Волосово. В июле эвакуировалась, а в августе немцы посёлок захватили. Соображаешь, как можно на этом сыграть? Придём туда — начну действовать. Дескать, не будешь выполнять задания — повесим и жену, и дочку, и мать. Никуда ему от нас не деться.
— Слушай, это же тоже козырный туз! Уж не Иванов ли это из штаба?
— Не спрашивай, ничего сейчас не скажу. Узнаешь перед уходом туда. Но и ты не должен от меня таиться.
— Согласен. Только ещё раз говорю: откладывать нам больше нельзя: начнётся наступление, мы окажемся не там, а в раю, а я в рай не спешу, успеется…
Перед рассветом, когда Разов и Мямин возвращались в часть, немцы внезапно открыли ураганный огонь по переднему краю. Это был короткий, но шквальный артиллерийский налёт. Взрывной волной Разова отбросило далеко в сторону…
Когда Разов очнулся, уже рассвело. Опираясь на винтовку, он с трудом поднялся и только теперь вспомнил о Мямине. Неужели убит? Тогда имя его сообщника в Ленинграде останется неизвестным!
Разов огляделся — Мямина нигде не было.
«Может, он уцелел и пошёл в санчасть за санитарами, чтобы оказали мне помощь? — подумал с надеждой Разов. — Скорее всего, так и есть. Подожду немного…»
Тянулись долгие минуты, а санитары не появлялись. «А вдруг он ранен, не смог дойти до медсанбата? Где-нибудь лежит, истекает кровью и может умереть каждую минуту, каждую секунду! Нельзя допустить такое».
Собрав последние силы, чувствуя непрестанный шум в ушах, Разов побрёл в часть. Несколько раз он останавливался, и тогда шум немного стихал, но как только начинал идти, шум в ушах возобновлялся с прежней силой…
В части его встретили Мартынов и Гудимов:
— Мы уж опасались, не накрыли ли вас! А где Мямин?
— Разве он не вернулся? Я думал, он либо в части, либо тяжело ранен.
— В расположении полка он не появлялся. Когда вы последний раз его видели?
— Во время артналёта. Меня отбросило взрывом, а когда пришёл в себя — Мямина нигде не было…
Через неделю, во время разведки боем, Разов исчез. А ещё через день весь полк уже знал, что Разов перебежал к немцам.
