оставалось — перед нами тянулась ограда из бревен, плотная и высокая, а за оградой цокали лошадиные копыта. В поисках входа мы помчались вдоль ограждения, мчались и мчались, вьюга хлестала в лицо, а в нас леденело убеждение: никогда не найдем входа и ограда никогда не кончится, не иначе как она опоясывает весь земной шар. Окажись возможность перелезть через нее, мы без колебания решились бы на такое святотатство.
Вход, однако, нашелся, а мы совершили открытие: не дойдя метров сорока, мы рванули в противоположную сторону. То есть обежали весь скаковой круг с внешней стороны, пока не ворвались на ипподром. Ну а здесь нам пришел конец.
Неутолимая любовь к рысакам в мгновение ока забила во мне гейзером, Мартин не отставал. Отношение к скачкам вообще и в частности к рысистым бегам так и бурлит во многих моих книгах, в конце концов, я даже убила Алицию, лишь бы написать про бега. Флоренс, Ким Пайн, Ибоун — лошади абсолютно настоящие, в первом парном заезде мы и вправду попали на Газель с Геклой, только вот все детали в
Я родилась в апреле. Апрельские не выигрывают, обычно им не везет, не про них всякие там лотереи, тотализаторы и прочее. Мартин тоже апрельский, поэтому нам удавалось кое-что выиграть исключительно в те немногие минуты, когда наша невезучая судьба задремывала от усталости. Обычно это выглядело так.
Играли мы в складчину, по две с половиной кроны с носа.
Мартин выбирал одну лошадь в заезде, мне вменялось выбрать вторую, и выбор уже предстоял из двух лошадей. Дабы решиться на что-либо, я действовала по принципу метания: этот — нет, тот; тот — нет, этот… Мартин ждал, стиснув зубы, наконец я остановилась — этот! Конечно же, пришла другая лошадь.
Шло девять лошадей, каждый из нас играл какой-нибудь порядок, играли все время в складчину.
— Что играешь? — спросила я тактично.
— Восемь — девять, — мрачно проскрежетал Мартин.
Я слегка отодвинулась — боюсь психов: на табло две лошади, восемь и девять, вообще вне игры, какие-то фуксы, их никто и не играет. Мартин совсем спятил!
Пришли девять — восемь, наоборот всего лишь на одну морду, выплатили целое состояние, Мартин едва замертво не свалился.
Но и без Мартина фортуна обходилась со мной приблизительно так же. Из двадцати двух лошадей мне привиделось: единица придет второй. У меня оставалось пять крон, то есть на одну комбинацию, кого же еще к этой единице?.. Семнадцать! Отлично, играю семнадцать — один; нетрудно догадаться, пришли один — семнадцать, опять обратный порядок, опять фукс с огромным выигрышем.
Однажды на Амагер со мной поехала Алиция, Мартин уже отбыл в Польшу. Я обдумывала ставки.
— Восемь, это, понимаешь, — объясняла я Алиции черномагический смысл заездов, — это Йорген Ольсен, я эту дрянь давно стерегу, фортели мне выкидывает раз за разом, надо на него поставить. Смотри- ка, опять тройка, три забега назад показала лучшее время, теперь пора на нее ставить…
— А я не вижу в программе лошади по имени Йорген Ольсен, — возмутилась Алиция, понятия не имевшая о бегах.
— Дура, это не лошадь, а тренер. Поставлю на него, если проигнорирую, наверняка придет первый!
— Ну играй же!
— Не знаю, какой порядок выбрать…
Пришли три — восемь. Выплатили более восьмисот крон. Я, разумеется, не играла.
— Ты какая-то ненормальная, — безнадежно констатировала Алиция. — То и дело твердила об этих двух лошадях, восемь — три, восемь — три, почему же не играла?
— Это не я. Это апрель, — вздохнула я. — Высшая сила.
Клиническим примером высшего насилия надо мной стала Ина Орнебьерг. Я совала эту чертову клячу в каждый вифайф, она приходила второй или третьей. Сколько можно. Черт с ней, с этой Иной, в заезде идет сильная лошадь, пора отцепиться от Ины! Поставила на сильную лошадь.
Пришла Ина, за ней все остальные. Я чуть трупом не пала, в заезде оказалось только одно попадание на вифайф, выплатили более пятидесяти семи тысяч крон. Будь я последовательной и останься при Ине, выиграла бы второй вифайф и получила двадцать восемь с половиной тысяч. Как и полагается апрелю, Ину я выбросила из игры в самый подходящий момент…
Однажды все-таки случилось со мной истинное чудо. Мы с Мартином были без денег. Мастерские не платили, не то чтобы совсем, просто шефы договорились с сотрудниками, что деньги остаются у них на счете, платят понемногу, если же кому-то приспичит, придет и попросит. Получай чек, и с плеч долой. Датчане имели сбережения, могли и подождать, у нас ни шиша, но идти за деньгами показалось неудобным, я тянула из последних сил, Мартин тоже. И все-таки мы отправились на бега с общим капиталом в десять крон, злые как черти — на сигареты даже не было, а до выплаты еще целых четыре дня. Решили играть по очереди — раз я, раз он.
Первые пять крон из десяти я продула в первом же заезде. Мартин на последние играл во втором, не сказал что, я не спрашивала.
Лошади вышли из виража на финишную прямую. Вперед вырвалась семерка, шла без конкуренции, за ней пятерка, на несколько корпусов дальше шестерка, остальные еще дальше. Ясно, никто другой уже первым не придет.
Мартин побледнел, закрыл глаза, через сжатые зубы начал произносить разные необщеупотребительные слова.
— Семь — шесть играл, — прохрипел он среди бурного потока колоритных эпитетов и других определений. — А ведь колебался, шесть или пять…
Вполголоса продолжал перебирать высказывания не для печати, цветистые и сочные — недаром архитектор… В этот момент я взглянула на табло: около пятерки загорелся красный огонек — лошадь дисквалифицирована!
— Мартин, пятерка горит, пятерка горит!!! — заорала я, изо всех сил отрывая у него рукав пуловера. — Идет семь — шесть, пятерка засветилась!!!..
Мартин открыл глаза, онемел и вообще впал в столбняк. Пришли семь — шесть, мы получили сто пять крон, удалось дотянуть до выплаты.
О бегах, хоть и написала на эту тему две книги, могу распространяться бесконечно. Попробую-ка вернуться к хронологии, а насчет Хермода и Таормины напишу потом.
* * *
Получение разрешения на работу чуть в гроб меня не вогнало. В самом начале хлопот пережила момент ужасный и в то же время патриотический. Начала я с обычного обращения к соответствующим властям; блуждая по коридорам, наткнулась на какого-то типа, по-французски объяснила ему, в чем мое дело, между прочим произнесла имя профессора Суенсона, и в ответ посыпались комплименты, понимание, и, воспылав надеждой, я показала паспорт. Тип взглянул и вскрикнул:
— Polsk! O, naj, naj, naj!
Тут меня заело: дискриминация поляков!!!.. Ах, так, не бывать по-вашему, клянусь, добуду это разрешение на работу любой ценой: подожгу Копенгаген или лично отправлюсь на аудиенцию к королю! Немедленно добываю пращу и начинаю метать снаряды в окна Амалиенборга! Я вырвала свой паспорт из рук типа, наплевала ему на башмаки и начала дело через господина фон Розена.
Господин фон Розен был миллионером, городским советником, родственником королевской семьи, а предки его вели род от святого Войцеха. Славниковицы, правда, были истреблены подчистую, но до того какая-то ветвь заключила брачный союз где-то рядом и прямехонько отправилась в Данию. Знаю все это не понаслышке, читала документы французские и латинские и заверенные копии, написанные почерком гораздо более приятным, нежели средневековый готический, господин фон Розен, очень гордившийся своим
