Копейкин вытащил телефон и протянул его полковнику. Тот кивнул, но телефон не взял.
– Спасибо, Леонид Николаевич, – сказал он, – мы вам верим. Вспомните, пожалуйста: кто, кроме вас, еще кому-нибудь звонил после ухода Василия?
– Сичкарь болтала с кем-то без умолку, Белобородов шептался, Степан звонил маме, Захарова тем временем набирала сообщение. Мне показалось, что Маргарита не хотела, чтобы Касьянов видел, что она что-то кому-то писала, но отнес это на счет их личной жизни. Мало ли какие сложности бывают в отношениях между мужчиной и женщиной и что они хотят друг от друга скрыть! Потом Степан сходил за чайником, мы достали из сейфа сушки и варенье, у нас еще оставалось в сейфе полбанки. Варенье абрикосовое, его в свое время принесла Захарова, когда пыталась продемонстрировать перед Степаном свои выдающиеся таланты кулинара. Мы пили чай, когда вы пришли, и оказалось, что Вася… что Васю…
– Спасибо, – вежливо сказал Рязанцев, – вы нам очень помогли. Пожалуйста, попросите зайти к нам Степана. И не уходите пока из отдела.
– Конечно, – кивнул Копейкин.
Он вышел. Через несколько секунд в лабораторию вошел Степан Касьянов.
Степан подвинул стул к стене, сел и облокотился на спинку.
– Простите, – сказал он, – я что-то неважно себя чувствую.
Мешки под глазами владельца компании «Лючок» были больше, чем обычно. Лицо его побледнело до синевы, лиловые жилки проступали сквозь тонкую кожу.
– Степан, мне очень жаль, – сказал Рязанцев, – буквально несколько вопросов, хорошо?
Касьянов махнул рукой и попытался улыбнуться.
– Не обращайте внимания, – сказал он, – у меня проблемы со здоровьем, вы же знаете.
В тут же секунду Степан повалился на пол. Глаза Касьянова закатились.
– Врача! – закричал Рязанцев, подхватывая обмякшее тело.
– Чем мы можем вам помочь, какие лекарства вы обычно принимаете? – спрашивала Ева упавшего Степана.
Касьянов пытался что-то сказать, но изо рта у него вылетало только нечленораздельное шипение.
– Только диализ, – сказал полковник, поддерживая Касьянова за голову, – и чем быстрее, тем лучше!
Степан закашлялся. Из его рта пошла пена. Он мотал головой и пытался что-то произнести.
– Что он хочет сказать? – в панике переспрашивала Ева. – Что?
В руку Степану вложили карандаш. Чабрецов подставил лист бумаги.
«ВА», – написал Касьянов и потерял сознание.
Ева и Рязанцев переглянулись. Ева смочила лицо Степана водой и принялась обмахивать его полотенцем.
– Я не знаю, что ему можно давать, – причитала Ершова, – и чем помочь!
– Скоро прибудут врачи. Только бы он не умер! – сказал Рязанцев, склонившись над Касьяновым, чье дыхание было быстрым и поверхностным.
Несколько минут спустя в комнату торопливо вошел Денис, а за ним – люди в белых халатах.
– У него почки, – пояснила Ева медикам, – ему плохо. Видимо, стресс сказался… Он все время на диализе.
Усатый врач, одетый в белый халат с логотипом страховой компании, распахнул металлический чемоданчик, полный медицинских инструментов.
– Сейчас я сделаю экспресс-анализы мочи и крови, – пояснил он, доставая катетер, – сразу станет ясно, в каком состоянии почки. Если что, компактный прибор для диализа уже в пути, он прибудет через пятнадцать минут. Кто его лечащий врач?
– Не знаю, – сказала Ева, – но мы сейчас позвоним его маме, и она мне скажет.
– Я уже звоню, – сказал Рязанцев, набирая номер Валентины Петровны.
В эту же секунду Степан открыл глаза и опять попытался что-то сказать. Он водил рукой в воздухе, пока Ева не дала ему лист и не поддержала ладонь, но не смог больше ничего написать, снова провалившись в беспамятство.
– Что он пытается нам сообщить? – нервничала Ева, обкусывая длинные ногти, наклеенные сегодня утром.
Лицо Степана было белым, как мел.
– Валентина Петровна, – сказал полковник в трубку, когда мать Касьянова ответила, – скажите, пожалуйста, кто является лечащим врачом вашего сына?
Повисла пауза.
– А что… случилось? – с усилием произнесла мама Степана. – Он… жив? У него же вроде ремиссия!
В голосе женщины послышались панические нотки.
– Это не почки, – прозвучал в комнате громовой голос врача. – Почки у него, конечно, в плохом состоянии, но не настолько, чтобы он терял сознание. Тут что-то другое! Симптомы напоминают пищевое отравление. Что он ел?
– Сушки. Чай. Варенье, – начала перечислять Ева.
Ершова и Рязанцев переглянулись. В лаборатории наступила полная тишина.
– «Ва» – значит «варенье», – сказала девушка.
Чабрецов схватил трубку и принялся звонить судмедэкспертам, врачи склонились над Степаном. Его тело сотрясали судороги. Ева выбежала в отдел.
– Никому не трогать посуду! – закричала она и осеклась.
Чашки, ложки и тарелки, стоявшие на столе, были тщательно вымыты и блестели в свете ламп.
– Да, я помыла посуду, – растерянно сказала Даша, – но я же не знала, что этого нельзя делать.
Ева схватилась руками за голову.
– Прости, я не знала, – повторила Гусева. – Не могу же я держать грязную посуду на столе. Еще, не дай бог, тараканы заведутся! И Алексей Михайлович, и Леонид Николаевич меня поддержали.
Ершова подошла к столу. Посреди чистой посуды стояла мытая литровая банка.
– Скажите, – обратилась к Еве Маргарита Захарова, – у кого это проблемы? К кому врачи пришли? Неужели к Степану?
На ее лице было написано мучительное волнение.
– Мы ему ничего о вас не говорили, – быстро сказала Ева Маргарите. – Да, он неважно себя чувствует. Но проблемы у него не на нервной почве и не из-за почек. Мы думаем, его отравили. Вареньем. Тем самым, которое было в этой банке!
Захарова охнула. Даша прижала руки к пышной груди. Брови Сичкарь поползли вверх.
– Вы шутите? – спросил из угла Белобородов. – Не может быть! Я тоже ел это варенье! Но я нормально себя чувствую.
Подошедший Копейкин нахмурился и с удивлением посмотрел сначала на банку, а потом на своих подчиненных.
– Вы много съели? – спросила Ева.
– Пару ложек, – ответил Алексей, подумав.
– А Степан сколько?
– Полбанки, – подсказала Сичкарь, – он, бедный, давился, морщился, но Маргарита на него так смотрела, что он уж постарался. Осилил много. И вот результат. А ведь у него почки слабые, не то что у вас, Алексей Михайлович.
Захарова, выйдя из ступора, кинулась к двери в лабораторию, но вовремя поставленная Евой подножка сбила ее с ног.
– Степа! – заголосила Маргарита, лежа на полу. – Я не виновата, я люблю тебя, Степа!
Дверь лаборатории отворилась, оттуда вышли два санитара с носилками. На них лежал Касьянов, на его лице была кислородная маска. Он мычал и беспокойно шевелил руками, словно хотел что-то сказать, но не мог.
– Степан, все будет хорошо, не нервничай, – сказал Рязанцев.
