приличную скорость. За ней, размахивая кирпичом, мчался Леопольд Кириллович.
— Мама-а-а-а! — заорал Борщ, на ходу выскакивая из машины. В руках у него был пистолет. Александр поднял руку с пистолетом вверх и два раза выстрелил. Прохожие испуганно попадали на тротуар, завыли сигнализации, но Леопольд Кириллович и не думал останавливаться. Тогда Борщ побежал наперерез директору. Каверина же, прижимая сумку к груди и даже не ойкнув, услышав выстрелы, на всех парах мчалась к супермаркету, стоящему напротив НИИ географии. Леопольд Кириллович метнул кирпич в Валентину Ивановну, но промахнулся, и тот угодил в стоящую на парковке красную машину. Во все стороны брызнули мелкие стекла, включилась сирена, Каверина споткнулась о бордюр и, взмахнув руками, как чайка крыльями, упала на тротуар, выложенный мелкой итальянской плиткой.
— Наташа, может, тебе чайку сделать? Ты же только что из больницы? — заботливо вопрошал Стасик. Ах, как он был счастлив, что теперь он не один, что у него есть с кем поговорить, что в ванне с ним лежит симпатичная девушка…
— Давай, Стас, чего уж там. И чаек, и пару бутербродов, — согласилась Наташа.
Ее телефон опять зазвонил, но девушка снова не стала отвечать. Тигринский вскочил и, ничуть не стесняясь наготы и красного после ванны распаренного тела, потрусил на кухню. Через десять минут он появился снова, уже изрядно замерзший, с небольшим подносом со снедью. Он опять нырнул в ванну, и они с аппетитом поели.
— Ну что там, в институте? — расспрашивал Стасик, поедая бутерброд с красной рыбой. Он обожал новости, сплетни и жареные факты и сам с удовольствием их распространял.
— Ну как… Формально все скорбят по поводу безвременной кончины Стручковой, но на самом деле, как ты понимаешь, искренних слез по этому поводу никто, кроме родителей и Марьи Марковны, не пролил, да и то последняя сделала это только после хорошего стопарика.
Тигринский усиленно кивал.
— Полканавт все еще в больнице, Стручков тоже…
— А Стручков почему? — удивился Тигринский. — На нервной почве из-за кончины дочери?
Наташа замялась.
— Признаюсь тебе честно, Стасик, — наконец проговорила она, — что это я его избила.
Тигринский изумленно открыл рот, выпучил глаза и стал похожим на жабу, квакающую в пузырях пены.
Аля увидела, как стоящий у входа в супермаркет охранник вдруг сделал большие глаза и ринулся к Валентине Ивановне. В этот момент Борщ догнал директора и отвесил ему приличного тумака. Сцепившись, они покатились по асфальту.
— Нужна подмога! Шефа мочат! И мать шефову заодно! — испуганно закричал охранник в большую черную рацию.
Валентина Ивановна попыталась было встать, но потом застонала и осталась пребывать в строго горизонтальном положении, не выпуская из рук сумку. Из дверей магазина выбежали еще два охранника и мгновенно скрутили изрыгающего проклятия директора.
— Пустите меня, козлы! Я директор института географии! Всех уволю! — выл Леопольд Кириллович.
— Ну и что, что ты директор какой-то там географии, — хмуро сказал один из охранников. — А это — хозяин нашего магазина, — он махнул рукой в сторону отряхивающего пыль Борща. Аля в этот момент хлопотала подле Кавериной. На парковке появилось сердитое лицо кавказской национальности в строгом черном костюмчике, кепке, с густыми, сросшимися на переносице бровями и стало требовать сатисфакцию за разбитое в машине стекло.
— Мам, что произошло?! Ты встать-то можешь? — закричал Александр, наклоняясь над лежащей матерью.
Та посмотрела на него абсолютно счастливыми глазами, но ничего не сказала. Сумку она по-прежнему крепко прижимала к груди. Борщ поднял Каверину на руки и быстро понес ее к машине.
— Сейчас поедем в больницу, — сказал он, — ты ж, наверное, ушиблась.
— Я даже не знаю, — задумчиво прошелестела Валентина Ивановна. — У меня вроде бы ничего не болит, но вдруг я просто ничего не чувствую после пережитого шока. Кстати, а директор-то как?
— За этого старого лиса не волнуйся. Отдубасят его хорошенько — и все. Вернется опять к своему ремонту. Да, мам, а что там у тебя в сумке? Неужто то, что ты столько лет высиживала?
— Именно! — гордо ответила Каверина, расстегнула «молнию» на бауле и вытащила старый, многократно окрашенный плафон, выполненный в стиле позднего барокко и ранее висевший в директорском кабинете. На дне сумки лежал еще один такой же, из холла. — Так что, сынок, мы сейчас поедем и арендуем банковскую ячейку.
— И положим туда добычу?
— Вот-вот. А потом на фиг уволимся из этого института.
— Мама, — потрясенно прошептал Борщ, — а я и не знал, что ты знаешь такие слова, как «на фиг».
— А я и не знаю! — бодро отозвалась Каверина, потом положила один из плафонов на колени и начала отколупывать краску слой за слоем пилочкой для ногтей.
— Тебя не привлекут к ответственности за кражу государственного имущества? — Борщ покосился на сумку с плафонами.
— Я их сначала списала, а потом уже вынесла, — залилась Валентина Ивановна счастливым, булькающим смехом.
Борщ развернулся, и машина, как большая черная торпеда, помчалась в сторону ближайшего банка. Аля вдруг почувствовала, что очень хочет спать, непрерывное напряжение последних суток дало о себе знать. Машина приятно укачивала ее. Аля положила голову на подголовник, закрыла глаза и мгновенно провалилась в сон.
— Тогда я тоже открою тебе страшную тайну, — отдышавшись, пробормотал Стасик. — Помнишь, я работал у Стручкова в лаборатории? Данные расшифровывал по Азовскому морю? Так вот, я нашел там город! На дне!
— Да-да, я уже это слышала, — сказала Наташа, вспоминая, что именно ей говорил Игорь Григорьевич ночью у окна.
— Да! Я не хотел отдавать Стручкову материалы моих исследований, поэтому написал статью и отнес ее Невской. А потом… потом — не знаю, что произошло, кто убил Лильку и почему.
— Не только Лилю. Пытались отравить еще и Алю Невскую, и Полканавт, но те отделались легким испугом.
— Ничего не понимаю… — заволновался Стас. — Как же это так?!
Тут в прихожей зазвонил звонок.
* * *
— Мама, ты объяснишь, в чем дело, зачем тебе эти плафоны? — спросил Барщевский Валентину Ивановну. Машина стрелой летела по шоссе.
— Все очень просто, — охотно отозвалась Валентина Ивановна. — Как ты знаешь, в семнадцатом году дедушка собрал все золото, серебро и платину, что были в доме, и переплавил.
— В два плафона. Причем такие уродливые. Ничего лучше придумать не сумел. Это тебе бабушка рассказала?
Саша засмеялся.
— Ты чего смеешься? — насторожилась Каверина.
— Мама, ты даже не представляешь, как я рад, что ты наконец перестанешь ходить в этот институт, вынюхивать что-то, плести интриги, утаскивать у меня из магазина самые дорогие люстры и вносить мои деньги на счет института якобы для ремонта. А особенно меня вдохновляет, что плафоны наконец у тебя, правда, за три килограмма платины могут и прибить. Убивают и за гораздо меньшие суммы… Вон Лильку.
— Меньшие суммы? Не смеши меня. Стас сам не понимает, что он нашел. Это скифский город, ему цены нет. Во-первых, скифы обожали золото, а во-вторых, археологи и коллекционеры с ума сойдут, последнюю рубаху продадут, только чтобы раздобыть что-нибудь аутентичное скифское, да не из могил, а из жилого города. Куда там нашим плафончикам.
