глубоко и искренне любить.
– Особенно большим округлым предметом, – фыркнула Люда, – что это, кстати? Стеклянный плафон? Арбуз? Глобус? Мяч, набитый кирпичами?
Дойдя до «Тойоты Ленд-Крузера», Коровкин бросил на Диану выразительный взгляд, а потом нырнул внутрь автомобиля, подталкиваемый под зад настырной невестой.
– Я могу идти? – спросил по-корейски Чен, вставая.
Переводчик повторил его вопрос по-русски.
– Да. Встретимся в понедельник в десять утра, – ответил ему Чабрецов.
– Это исключено, – мгновенно отреагировал Ли Минь, – в десять у нас на кафедре заседание.
– Мы пришлем вам повестку, – продолжал настаивать Денис Леонидович.
– Отлично, – лучезарно улыбнулся Чен, – в десять так в десять.
«А если я не приду, вы мне выпишите еще одну повестку, – подумал он, сдерживая смех, – бюрократы!».
Он церемонно поклонился майору Чабрецову и вышел в коридор, насвистывая мотивчик одной из песен Мадонны. Ему срочно нужна была женщина, поэтому Ли Минь, выйдя из здания РОВД, отправился на поиски проститутки.
Режиссер Селедкин неспешно покачивался в кресле-качалке и думал о бывшей жене. Он впервые увидел ее, когда она сидела, склонившись на сценарием, и что-то черкала на полях. Лица девушки видно не было, зато в глаза бросались ярко-рыжие волосы. Они познакомились, и Леонид Иванович, впавший в любовную горячку, решил, что женится на Люде, перестанет ходить по клубам и кабакам, менять любовниц каждую неделю и начнет жить тихой семейной жизнью.
Тихой семейной жизнью он жить не смог. Оказалось, что это был самообман – без кипения страстей, рядом со спокойной и надежной, как танк, Людмилой, он хиреет и скучает.
Он снова начал ходить по кабакам, дневать и ночевать на съемочной площадке и, увидев, что на мобильный звонит жена, не брал трубку.
Это убивало его супругу больше всего. Она никак не могла понять, как можно не брать трубку, если звонит близкий тебе человек. А может, что-то случилось? А может, нужна помощь?
То, что Селедкин не отвечал на ее звонки, казалось ей ужасно унизительным. Более того, такое поведение, по мнению Чайниковой, граничило с предательством. Она пару раз устраивала мужу скандалы по этому поводу, но наталкивалась на глухое непонимание.
Селедкин был никому и ничего не должен. И брать трубку он тоже не был должен. И перезванивать супруге – тоже не должен. Он был личностью свободной, широкой и творческой.
Однажды он спросил ее, почему она никогда не называет его мужем. Только супругом.
– Муж – это что-то совсем другое, – ответила Люда, – а супруг – это человек, с которым ты состоишь в браке. И не более того.
Услышав это, Леонид Иванович раздраженно пожал плечами и отбыл в очередной ночной клуб. А спустя пару недель позвонил по объявлению и развелся с Чайниковой, до которой дела ему не было уже давно. Он даже никак не мог вспомнить ее отчество и дату рождения.
А сейчас, покачиваясь в кресле-качалке, он поймал себя на том, что даже не может вспомнить, как выглядит ее лицо.
Люда и Диана стартовали четвертыми, сразу за ярко-зеленым «Крузером» Коровкина, рванувшего с места под чмоканье воздушных поцелуев, которые посылала внедорожнику пассионарная невеста миллионера Маргарита. Потом молодой человек махнул флажком, Чайникова изо всех сил нажала на газ, и дребезжащий «УАЗ» поскакал по белоснежной колее, сопровождаемый свистом и улюлюканьем зрителей, восхищенных пулевыми отверстиями, красными звездами и живописными обрывками брезентовой крыши, развевающейся по ветру. «Крузер» хозяина «Хладожарпромторга» несся по колдобинам и ухабам, высоко подпрыгивая. Его двигатель ровно урчал, колеса, покрышки на которых стоили не меньше двухсот долларов каждая, мощно загребали снег. За ним мчался скрипящий «УАЗ» Люды и Дианы, грозящий развалиться на куски прямо в движении. Машина девушек кренилась то вправо, то влево, то срывалась на пробуксовку, а потом и вовсе попыталась кувыркнуться в кювет.
– Диана, отрывай глаза и смотри в карту! Чего ты жмуришься! – прикрикнула на подругу Чайникова. – Следи за движением!
– Я боюсь, – прошептала Грицак.
Она на секунду открыла глаза, но тут же в ужасе закрыла. Люда посмотрела в зеркальце заднего вида. Сзади подруг догонял, сигналя, красный «Мицубиси Паджеро» с большим хромированным кенгуру на капоте. За «Паджеро» мчалась бежевая «Нива».
– Не пустим ни за что, – прорычала Люда, вцепившись в руль, – нам больше всех нужны эти пятьдесят тысяч долларов!
Она нажала на газ до упора. Двигатель взвыл, «УАЗ» помчался еще быстрее. Но «Паджеро» не отставал. А ярко-зеленый «Крузер» Коровкина уходил вперед все дальше и дальше.
Примерно в полдень Еве показалось, что она услышала слабый женский крик.
«Обман слуха?» – подумала она, на секунду прекратив попытки достать ногами обломок балки.
Крик не повторился.
– Показалось, – прошептала Ершова.
Она лежала на земле, вытянув руки, и пыталась дотянуться до лежащей неподалеку балки пальцами босых ног. Пальцы слушались плохо и почти потеряли чувствительность, но девушке удалось-таки подвинуть деревянный брусок на несколько сантиметров.
Ей снова почудился крик.
«Это у меня галлюцинации. Замерзаю», – подумала Ева.
Балка поддалась еще на несколько сантиметров.
– Не сдавайся! – подбодрила сама себя Ершова. – Как поется в песне группы Queen? «Мы будем сражаться до последнего». И это правильно. Победа часто приходит на последних секундах. Число футбольных голов, забитых за мгновение до свистка, огромно. Держись, Ева!
Брусок подвинулся еще на миллиметр. От боли в скованных руках по лицу девушки потекли слезы. Она с трудом пошевелила пальцами рук. Некоторые ногти были обломаны и кровоточили.
Крик послышался в третий раз. На этот раз он звучал громче. Ершова подтянула ноги и стала возле столба на колени.
– Кто здесь? – закричала она.
– Я! – ответил голос. Он звучал с противоположного конца барака.
– Кто это «я»? Как вас зовут? – заорала Ева. Ее сердце быстро колотилось.
«Неужели меня спасут?» – подумала Ершова, чуть не заплакав от счастья.
– Моя фамилия Гнучкина! Я актриса! Начинающая! – отозвался голос.
Ершова пожала плечами. Такой актрисы она не знала, да и профессия женщины, которая кричала откуда-то издалека, но все никак не приходила, Еву ни капельки не интересовала.
– Позвоните в милицию! Срочно! – воскликнула Ева. – Меня наверняка ищут!
– Это вы срочно позвоните! Меня тоже наверняка ищут! – закричала в ответ Гнучкина, голос которой с каждой секундой набирал децибелы. – Мне звонить нечем! И выбраться отсюда я не могу!
– Вы тоже привязаны? – удивилась Ева.
– Нет! Я сижу в яме! Силосной! – горестно проорала Гнучкина.
– Это очень печально, – посочувствовала ей Ева. – А как вы туда попали, в эту яму?
– Меня похитил будущий зять, – простонала актриса, – он меня ненавидит. Немедленно позвоните в милицию!
– Я вам сочувствую, – прокричала Ершова, снова ложась на живот и пытаясь достать ногами балку, которая за прошедший час переместилась в направлении Евы сантиметров на двадцать, – но позвонить в милицию не могу, потому что у меня тоже нет телефона, и я прикована наручниками к балке!
Из силосной ямы послышалось удивленное хрюканье, а потом все затихло.
– Ева? – переспросил Рязанцев. – Вы спрашиваете, как лейтенант Ершова переносит холод? Трудно сказать. Ее матерью была учительница музыки из Архангельска, а отец – ливанский бизнесмен. Они поженились, несколько лет прожили вместе, родили Еву – очень смышленую и красивую
