Паззл окончательно сложился, Кирилл увидел картину. Теперь было понятно, откуда взялся приют, теперь объяснилось то, почему за маской услужливости скрывалось надменное отношение халдеев к клиентам отеля.
– И много ваших внедрено в топ-менеджмент цивилизации? – спросил он.
– Достаточно, чтобы удерживать ситуацию под контролем. Так продолжалось сотни лет, однако в последнее время начались тектонические сдвиги, и все стало меняться. Мир рушится, рассыпается на глазах. Поэтому поиски ключа к источнику власти были усилены. Теперь мне кажется, что мы искали не то и не там. А самое главное – плохо представляем себе все последствия.
– Так, может, и не надо его искать? Зачем пересекать эту зыбкую грань? Мы с тобой, конечно, можем перевернуть представления о мироздании. Непонятно только, останется ли оно потом, это мироздание.
– У нас нет выхода, милый. Хуже все равно не будет. Как мне сказала Исида, человечеству в его нынешнем состоянии осталось недолго.
– Хорошо, я согласен. – Кирилл обнял Бету за талию. – Только скажи, наконец, куда мы идем и когда придем, принцесса?
– Мы уже пришли, принц!
Они стояли у края поляны, утопающей в лунном свете. Посреди поляны возвышалась та самая пальма, которую Потемкин видел издали и до которой так хотел добраться. Около нее стояла телефонная будка – такая, какие во времена потемкинской молодости были расставлены на улицах советских городов. Ее грязные стекла скреплял проржавевший каркас, выкрашенный в серый и красный цвет. Они пошли по траве, распугивая полчища шуршащих под ногами крабов. Беатриче подошла к будке и отворила скрипучую дверцу. Внутри зажглась тусклая лампочка. На задней стене висел тот самый таксофон, в который, чтобы позвонить, Кирилл когда-то опускал двухкопеечную монету. Иногда удавалось применить хитрость: придерживая монетку большим пальцем, в самый момент соединения с абонентом надо было сильно надавить на защелку. Автомат сглатывал приманку и включался, а монетка оставалась под пальцем. Беатриче сняла замызганную пластиковую трубку, к которой тянулся рифленый железный шнур, и протянула ее Потемкину. – Кому звонить? – спросил он.
– Тебе виднее.
Кирилл, как по наитию, набрал семь цифр своего домашнего номера. В холодной трубке захрипело, и раздались глухие протяжные гудки. На седьмом где-то щелкнуло, и послышался далекий, отдающий эхом, как в колодце, женский голос:
– Сыно-ок! Ты когда домой пойдешь? Ну-ка давай быстро!
Потемкин отшатнулся. Это был голос из его детства – голос матери. Так она кричала из окна на кухне, когда он, увлекшись игрой с мальчишками на пустыре у подъезда, запаздывал к ужину.
– Что это?! – крикнул Кирилл. – Что это такое?!
Беатриче смотрела на него испуганно, но твердо. В ее глазах читалась решимость идти до конца. Кабина затряслась и швырнулась вниз – земля под ними будто провалилась. Дно ушло из-под их ног – они летели в режиме свободного падения, кувыркаясь в невесомости. Потемкин в панике метался по кабине, вглядываясь в несущиеся вверх пласты. Заметив его страх, Беатриче нежно обхватила его, прижавшись всем телом:
– Не бойся, милый, все будет хорошо. Вспомни Алису, провалившуюся в кроличью нору.
Кирилл вспомнил, как ему довелось побывать в угольной шахте. Это было в Кузбассе – высокие чины из правительственной комиссии, надев фирменные каски с фонариками, ради бессмысленного пиара ухнули на громыхающем лифте в эту бездну. Впечатления остались незабываемые. Он и представить себе не мог, что там можно было не то чтобы работать, а просто находиться. Однако гномы трудились там десятилетиями, династиями, получая за свой адский труд жалкие копейки. Они даже думали, как бы забуриться еще глубже, совершенствуя и рационализируя технику. Ужас этих подземелий тогда произвел эффект – хозяевам предприятия были даны указания по повышению требований к технике безопасности. Однако потом у шахтоуправления поменялся собственник, и о безопасности забыли…
Лифт пролетел уже, наверное, пару километров. Внезапно стены шахты исчезли, и перед Кириллом и Беатриче открылся бескрайний мир. Они будто спускались над ночной планетой, усыпанной мириадами огоньков, образующих города и поселки. Лифт скользил к этому огромному миру по бесконечной металлической струне. Кирилл изумленно осматривал новую реальность. Вскоре кабина начала тормозить, постепенно вступала в свои права гравитация, а огни становились все ближе. Наконец кабина плавно въехала в приемник, напоминающий шлюз космического корабля. Все вокруг было наполнено ярким ультрафиолетовым светом, как в больничной палате, которую обрабатывают кварцевой лампой. Беатриче достала из сумки пару затемненных очков на резинке, какие обычно надевают в бассейне, и протянула одни из них Потемкину:
– Давай, а то без глаз останемся.
– А откуда ты…
– Я же сказала: мне были даны четкие инструкции.
Кирилл надел очки. Фея открыла дверь, и они оказались в огромном зале, накрытом куполом. По окружности располагалось несколько герметично закрывающихся дверей, одна из которых с шипением растворилась. За дверью оказался длинный, уходящий в бесконечность коридор, выложенный обшарпанными бетонными тюбингами. Вдоль грязных серых стен тянулись гудящие жилы силовых кабелей и висели тусклые лампочки, по потолку шла полоса, излучающая ультрафиолет. Они сделали несколько шагов по тоннелю, и дверь за ними закрылась. Кирилл остановился. Он вдруг понял, что с ним такое происходит.
– Слушай, а ведь это сон, – сказал он Бете. – Это просто сон. Не может быть, чтобы все это было на самом деле.
– Нет, это не сон, Кира.
– Конечно, что же ты можешь еще сказать? Ты ведь часть моего сна. Да! И вот все это тоже! – Он с размаху ударил по лампочке на стене. От разбитого стекла на ладони его выступила кровь. – Смотри, сейчас будет фокус-покус. – Порез действительно быстро исчез. – Разве такое может быть где-нибудь, кроме как во сне? – обрадовался Потемкин. – Надо просто разбежаться и размозжить себе об стенку голову. Или оторвать этот кабель и засунуть его себе в рот. И тогда я проснусь. Я точно проснусь!
Он начал смеяться неестественным, идиотским смехом. Беатриче подошла к нему и со всей силы отвесила пощечину.
– Возьми себя в руки, родной! У тебя истерика. Но ты же мужик, в конце концов. Неужели ты хочешь умереть и оставить меня здесь одну? Очнись! Нам надо идти дальше.
Кирилл немного пришел в себя. Он подумал, что Беатриче опять права: «Даже если это и сон, я все равно не должен бросать ее».
– Выпить бы чего-нибудь, – жалобно сказал он.
Беатриче расстегнула сумочку и достала кокаиновую пудреницу. Потемкин раскрыл ее и пальцем заправил себе порошок в ноздрю. Втянув, он достал папиросу и закурил.
– Ладно, пошли.
Дальше они двигались молча, слушая гулкий звук своих шагов, отражающийся от сырого пола и стен. Так они прошли около километра. Кирилл подумал было, что этот унылый коридор не закончится никогда, как вдруг впереди что-то замаячило. Навстречу им приближались две белые человеческие фигуры.
– Эй! – крикнул Потемкин и помахал рукой.
Одна из фигур тоже помахала. Кирилл с Беатриче прибавили шагу, потом побежали. Те двое тоже бежали к ним. Когда до них оставалось несколько метров, Потемкин затормозил: перед ним стоял он сам. Это было зеркало, закрывавшее весь проход от пола до потолка. Беатриче догнала его и тоже остановилась, удивленная.
– И что дальше, товарищ сталкер? – повернулся к ней Кирилл.
– Не знаю…
За время их путешествия Беатриче впервые действительно растерялась – видимо, ее инструкции доводили только до этого места. Потемкин подошел к зеркалу и осторожно тронул его пальцем. Зеркало оказалось зыбким, как ртуть, – по поверхности побежали круги.
– Человек расширяет Путь, а не Путь расширяет человека, – вспомнил Кирилл. – Пошли.
Он взял Бету за руку и сделал шаг в зазеркалье. Пересекая грань, Потемкин зажмурился и испытал
