тогда мнение. Если рост экспорта в пятидесятилетие, предшествовавшее 1782 г., оказался поразительным, то колебания в торговле были еще более резкими. Торговля едва начинала оживать после спада, который уменьшил объемы экспорта до уровня чуть ли не полувековой давности. Значительное расширение торговли и очевидный рост благосостояния нации, последовавшие за Семилетней войной, означали в глазах современников лишь то, что Англия использовала свой шанс, как сделали это некогда Португалия, Испания, Голландия и Франция. Период стремительного подъема остался в прошлом, и не было причин думать, что экономические успехи Англии, казавшиеся не более чем следствием удачной войны, представляют собой устойчивую тенденцию. Почти все, как мы убедились, ожидали упадка в торговле.
А между тем совсем близок был экономический взлет, взлет колоссальный, неслыханный, которому суждено было в корне изменить образ жизни не какой-то отдельной нации, но всего человечества, — однако ни государственные мужи, ни экономисты даже не догадывались о его приближении. Что касается политиков, то для них это не имело особого значения, так как в течение жизни еще двух поколений стремительный рост торговли лишь усиливал страдания народных масс. Зато с экономистами данное обстоятельство сыграло злую шутку, ибо все их теоретические конструкции были созданы именно в эти годы вопиющей «аномалии», когда громадный подъем торговли и производства сопровождался ужасающим ростом нищеты, — в самом деле, очевидные факты, на которых основывались принципы Мальтуса, Рикардо и Джеймса Милля, в сущности, лишь отражали парадоксальные тенденции, преобладавшие в этот четко определенный и в высшей степени специфический переходный период.
Сложившаяся ситуация действительно ставила человеческую мысль в тупик. Впервые неимущие появились в Англии в первой половине XVI в.; они обращали на себя внимание как лица, не связанные с манором или с «каким-либо стоящим над ними феодальным владельцем», а их постепенное превращение в класс свободных работников явилось следствием совместного действия двух причин — безжалостного преследования бродяжничества и поощрения домашней промышленности, мощным стимулом для которой был непрерывный рост внешней торговли. На протяжении XVII в. о пауперизме говорили меньше, и даже столь болезненная мера, как Акт об оседлости, не стала предметом публичного обсуждения. Когда же к концу столетия дискуссия возобновилась, «Утопия» Томаса Мора и первые законы о бедных отошли в прошлое более чем на 150 лет, а о закрытии монастырей и о восстании Кета англичане давно уже успели забыть. Отдельные акты огораживаний и «захватов» имели место в течение всего этого периода, например в царствование Карла I, однако в целом новые классы уже сформировались. Далее, если в середине XVI в. бедняки представляли собой опасность для общества, на которое они обрушивались, подобно вражеским полчищам, то к концу XVII столетия они были всего лишь обузой для налогоплательщиков. С другой стороны, это было уже не прежнее полуфеодальное общество, но общество наполовину коммерциализированное; его типичные представители признавали ценность труда как такового и уже не могли принять ни позицию Средневековья, для которого бедность вообще не являлась особой проблемой, ни взглядов удачливого огораживате-ля, видевшего в безработном не более чем здорового бездельника. Начиная с этого времени отношение к пауперизму стало отражать общее философское мировоззрение — примерно так же, как делала это прежде проблематика теологическая. Точка зрения на бедность все в большей степени определялась взглядами на человеческое существование в целом. Отсюда — чрезвычайное разнообразие и видимая путаница в позициях по данному вопросу, но отсюда же — тот первостепенный интерес, который представляют они для истории нашей цивилизации.
Первым, кто осознал, что вынужденная безработица является следствием какого-то порока в системе организации труда, были квакеры, подлинные пионеры в исследовании возможностей и перспектив, открытых перед человеком современными условиями его бытия. Движимые твердой верой в предпринимательские методы, они применили к неимущим в собственной среде тот же принцип коллективной «самопомощи», который периодически практиковали и прежде, когда по религиозным соображениям отказывались материально поддерживать власти, внося деньги на содержание в тюрьме своих единоверцев. Лоусон, ревностный квакер, опубликовал специальную «Платформу», или «Воззвание к парламенту по поводу неимущих с целью покончить с нищетой в Англии», где выступил с идеей организации бирж труда — в смысле современных государственных агентств занятости. Это произошло в 1660 г., а десятью годами ранее Генри Робинсон предложил создать «Службу поиска и найма». Но правительство Реставрации предпочитало методы гораздо более простые и незамысловатые; Акт об оседлости 1662 г. по основной своей тенденции был совершенно несовместим с какой-либо рациональной системой бирж труда; требование «оседлости» — термин, впервые использованный в данном акте, — прикреплял рабочую силу к церковному приходу.
После славной революции (1688) философия квакерства выдвинула в лице Джона Беллерса истинного пророка, сумевшего предвосхитить важнейшие социальные идеи далекого будущего. Именно в духовной атмосфере квакерских собраний, где статистические данные нередко использовались для того, чтобы сообщить научную точность религиозной практике помощи неимущим, и родилась у него мысль об учреждении «коллегий труда», посредством которых обреченные на вынужденное безделье бедняки могли бы найти полезное применение своим силам. В основе данного проекта лежали не принципы биржи труда, но весьма отличные от них принципы обмена трудовыми услугами. Первые были связаны с традиционной идеей о поиске работодателя для безработных, тогда как план Беллерса исходил из смелой мысли о том, что работники, пока они способны обмениваться продуктами своего труда непосредственно, вовсе не нуждаются в нанимателе. «Труд бедняков, — рассуждал Беллерс, — это золотые копи для богачей». А если так, то разве не могут неимущие, обратив этот источник богатств на благо себе самим, обеспечить себя средствами к существованию и даже получить некоторый излишек? Требовалось лишь организовать их в особую «коллегию», или корпорацию, где они могли бы объединить свои усилия. Идея эта лежала в основе всех позднейших социалистических воззрений на проблему бедности, какую бы форму они не принимали, — Союзных поселков Оуэна, обменных касс Прудона, Atliers Nationaux[40] Луи Бла-на, Nationale Warkstatten[41] Лассаля или, если на то пошло, пятилетних планов Сталина. Книга Беллерса содержала in nuce[42] большинство проектов решения данной проблемы, которые были предложены с тех пор, как впервые обнаружились страшные последствия воздействия машин на современное общество. «Благодаря подобным коллегиям не деньги, но труд станет мерой стоимости всех предметов первой необходимости…», сами же коллегии задумывались как «сообщество представителей всякого рода полезных ремесел, которые будут работать друг для друга, не нуждаясь в пособиях». Характерно сочетание трудовых квитанций, самопомощи и кооперации. Члены коллегии, числом триста человек, должны были, по мысли Беллерса, сами себя содержать, обеспечивая себя самым необходимым посредством совместного труда, «то же, что каждый из них произведет сверх этого уровня, должно быть оплачено». Таким образом, гарантированный минимум средств к жизни предполагалось комбинировать с оплатой труда по его результатам. В некоторых менее значительных опытах самопомощи денежный излишек поступал в распоряжение квакерских собраний и расходовался на нужды других членов религиозной общины.
Излишек этот ожидало блестящее будущее: в идее прибыли, такой новой и привлекательной, эпоха видела истинную панацею. Предложенную Беллерсом общенациональную программу помощи безработным суждено было осуществлять капиталистам, целью которых была прибыль! В том же 1696 г. Джон Кэри учредил Бристольскую корпорацию помощи бедным, но после некоторых первых успехов она оказалась делом неприбыльным, как в конечном счете и все прочие предприятия подобного рода. И однако, проект Беллерса строился на том же принципе, что и предложенная тогда же, в 1696 г., система «труда в счет налога» Джона Локка, согласно которой деревенских бедняков должны были распределять среди местных налогоплательщиков, чтобы они выполняли работу сообразно суммам, вносимым этими последними. Таковы были истоки злосчастной системы «рабочих на подхвате», санкционированной Актом Гилберта. Мысль о том, что пауперизм может приносить доход, прочно овладела человеческими умами.
Ровно полстолетия спустя Иеремия Бентам, самый плодовитый из социальных прожектеров, составил план широкого привлечения неимущих для обслуживания дерево- и металлообрабатывающих машин, придуманных его братом Сэмюэлем, человеком еще более изобретательным. «Бентаму и его брату, организовавшим общее дело, нужен был паровой двигатель, — пишет сэр Лесли Стивен. — И вот им пришло в голову использовать вместо пара заключенных». Было это в 1794 г.; несколькими годами ранее Иеремия Бентам разработал проект «Паноптикума», т. е. такого устройства тюрем, при котором надзор за их обитателями можно было сделать более дешевым и эффективным; теперь же Бентам решил применить его
