Великая трансформация: политические и экономические истоки нашего времени

очевидностью. Доказать это можно разными способами.

Во-первых, поражает многообразие и несходство конкретных сфер, в которых проявилось «коллективистское» контрдвижение. Это само по себе исключает всякую возможность согласованных действий. Обратимся к списку примеров государственного вмешательства, который составил в 1884 г. Герберт Спенсер, обвиняя либералов в том, что они-де изменили своим принципам ради «регламентирующего законодательства».[61] Более широкий спектр вопросов едва ли можно вообразить. В 1860 г. была учреждена должность «инспекторов качества пищи и питья, с оплатой соответствующих расходов из местных налогов»; за этим последовали Акт, предусматривавший «инспекцию газовых заводов», а также дополнение к Акту о горной промышленности, «устанавливавшее наказание за использование труда детей моложе двенадцати лет, не посещающих школу и не умеющих читать и писать». В 1863 г. «инспекторы законодательства о бедных получили право проводить обязательное оспопрививание»; местные власти были уполномочены «устанавливать тарифы за наем перевозочных средств»; а некоторые формируемые на местах органы «предоставили им право облагать население налогом для проведения работ по дренажу и ирригации земель, а также для обеспечения водой скота»; в 1862 г. был принят Акт, запрещавший угольные шахты с одним стволом; Акт, наделявший Совет медицинского просвещения исключительным правом «составлять фармакопеи; цены же на них должно было устанавливать Государственное казначейство». Перечисляя эти и им подобные меры, пораженный ужасом Спенсер исписал несколько страниц. В 1863 г. «обязательная прививка оспы была распространена на Шотландию и Ирландию». Были также изданы Акт о назначении особых инспекторов для определения того, «качественными или некачественными являются продукты питания»; Акт о трубочистах, с целью предотвратить увечья и возможную гибель детей, которым поручают чистить слишком узкие дымоходы; Акт о заразных болезнях; Акт о публичных библиотеках, «на основании которого большинство получало право облагать налогом меньшинство, чтобы обеспечить себя книгами». Все эти акты Спенсер приводил в качестве неопровержимых улик антилиберального заговора. Однако каждый из них имел дело с какой-то конкретной проблемой, порожденной условиями современного промышленного производства, и ставил своей целью защиту определенных интересов общества от угроз, непосредственно связанных с этими условиями или, во всяком случае, с рыночным характером последних. Для человека, рассуждающего непредвзято, они служат доказательством чисто практической и прагматической природы «коллективистского» контрдвижения. Люди, принимавшие подобные меры, являлись в большинстве своем убежденными сторонниками laissez-faire и уж, конечно же, не могли желать, чтобы их согласие на создание в Лондоне пожарной команды истолковывалось как протест против принципов экономического либерализма. Напротив, инициаторы этих законодательных актов были, как правило, бескомпромиссными противниками социализма и любых иных форм коллективизма.

Во-вторых, переход от либерализма к «коллективистским» методам происходил порой совершенно неожиданно, и люди, занятые законотворческими размышлениями, сами его не осознавали. Дайси приводит классический пример — Акт о компенсации работникам, где речь шла об ответственности работодателя за ущерб, причиненный его рабочим в течение срока найма. История различных актов, осуществлявших эту идею начиная с 1880 г., демонстрирует твердую приверженность законодателей индивидуалистическому принципу, согласно которому ответственность нанимателя перед его наемными работниками не должна чем-либо отличаться от его ответственности перед другими лицами, т. е. совершенно посторонними ему людьми. Едва ли этот взгляд сколько-нибудь изменился, когда в 1897 г. на работодателя вдруг возложили обязанность страховать своих работников от любых увечий, полученных ими в период найма, — «вполне коллективистский закон», как справедливо заметил Дайси. Невозможно привести более ясное доказательство того, что замена либерального принципа антилиберальным была вызвана вовсе не изменением позиций заинтересованных сторон или переворотом во взглядах общества на этот вопрос, но исключительно лишь эволюцией конкретных условий, в которых возникла данная проблема и шел поиск ее решения.

В-третьих, еще одно доказательство — косвенное, но в высшей степени убедительное — дает нам сопоставление соответствующих процессов в странах, весьма несходных по своему политическому и идеологическому облику. Викторианская Англия представляла собой полную противоположность Пруссии Бисмарка, и обе они сильно отличались от Франции эпохи Третьей республики и от Габсбургской империи. Тем не менее каждая из них прошла через период свободной торговли и laissez- faire, за которым последовал период антилиберального законодательства в отношении государственного здравоохранения, условий труда в промышленности, муниципальной торговли, социального страхования, морских субсидий, коммунальных сооружений, торговых ассоциаций и т. д. Нетрудно было бы составить точную хронологию с указанием дат, когда в разных странах происходили аналогичные перемены. В Англии компенсация работникам была установлена законом в 1880 и 1897 гг., в Германии — в 1879 г., в Австрии — в 1887 г., во Франции — в 1889 г.; фабричная инспекция была введена в Англии в 1833 г., в Пруссии — в 1853 г., в Австрии — в 1883 г., во Франции — в 1874 и 1883 гг.; муниципальная торговля (включая коммунальные сооружения) появилась в Бирмингеме в 1870-е гг. по инициативе Джозефа Чемберлена, диссентера и капиталиста; в императорской Вене 1890-х гг. у ее истоков стоял Карл Люгер, католический «социалист» и ярый антисемит; в немецких и французских муниципалитетах ее создавали местные политические коалиции разнообразного состава. В некоторых случаях меры эти поддерживались крайними реакционерами и непримиримыми противниками социализма (Вена), иногда — «радикальными империалистами» (Бирмингем) или же либералами чистой воды (Эдуард Эррио, мэр Лиона). В протестантской Англии над завершением фабричного законодательства работали, сменяя друг друга, консервативные и либеральные кабинеты; в Германии этим занимались католики и социал-демократы, в Австрии — церковь и ее самые воинствующие сторонники; во Франции те же по сути законы были приняты благодаря усилиям врагов церкви и пылких антиклерикалов. Так, действуя под самыми разнообразными лозунгами и из весьма несходных побуждений, всевозможные партии и социальные слои осуществили в целом ряде стран и в отношении широкого круга сложных проблем практически тождественные по своему характеру меры. Ясно, что не может быть ничего более нелепого, чем заключать отсюда, как это делают творцы легенды об антилиберальном заговоре, будто ими скрытно двигали одинаковые идеологические предрассудки или же узкие групповые интересы. Напротив, все подтверждает нашу мысль о том, что законодатели оказались просто неспособными противиться неумолимому действию вполне объективных и весьма серьезных причин.

В-четвертых, отметим следующий знаменательный факт: в разные периоды и в целом ряде вполне определенных случаев, в практическом и теоретическом плане чрезвычайно важных, экономические либералы сами выступали за ограничение свободы контрактов и laissez-faire. «Антилиберальные предрассудки», разумеется, не могли служить мотивом их действий. Мы имеем в виду принцип ассоциации работников, с одной стороны, и закон предпринимательских корпораций — с другой. Первый относится к праву рабочих вступать в союзы с целью повышения заработной платы, второй — к праву картелей, трестов и иных форм капиталистических синдикатов повышать цены. В обоих случаях справедливым было обвинение в том, что свобода контрактов, или laissez-faire, используется в ущерб нормальному функционированию рынка. Шла ли речь о рабочих союзах, стремившихся повысить заработную плату, или о союзах промышленников, желавших поднять цены, было совершенно ясно, что заинтересованные стороны применяют принцип laissez-faire для того, чтобы сузить рынок труда или иных товаров. И в том, и в другом случае — и это весьма показательно — последовательные либералы, от Ллойд Джорджа и Теодора Рузвельта до Турмена Арнольда и Уолтера Липпмана, подчиняли laissez-faire принципу свободного конкурентного рынка; они решительно требовали регламентации и ограничений, уголовных законов и принудительных мер, утверждая, словно самые настоящие «коллективисты», что профсоюзы и корпорации «злоупотребляют» свободой контрактов. Теоретически laissez-faire, или свобода контрактов, подразумевала право рабочих индивидуально или сообща отказываться продавать свой труд, коль скоро они сочтут нужным так поступить; она означала также право предпринимателей договариваться между собой о продажных ценах, совершенно не принимая в расчет желания потребителей. Однако на практике эти права вступали в противоречие с институтом саморегулирующегося рынка, и при возникновении подобного конфликта интересы саморегулирующегося рынка неизменно ставились на первое место. Иными словами, если требования саморегулирующегося рынка оказывались несовместимыми