написано. — Она подчеркнула слово «как». — Мало того, что почти без ошибок, но, главное, совсем без помарок!
— Вы хотите этим сказать… — снова начал Мишин, но Баранчеева его сразу перебила:
— Я хочу сказать, что он явно несколько раз ее переписывал.
— Но зачем? — искренне удивился Максим.
— Вот и я думаю — зачем? Альберт редко писал мне письма, а тем более записки, а если и писал, то это было что-то невообразимое. Мысли путались, строчки налезали друг на друга, миллион ошибок, сплошные зачеркивания, исправления…
— А может, он специально ее переписал, чтобы у вас не возникло никаких двусмысленностей в толковании текста? Ведь разговор идет о больших деньгах и о его дальнейшей судьбе…
— Может, конечно, и так, но меня смущает еще и другое.
— Что именно?
— Он назначил мне встречу в электричке, — многозначительно произнесла Баранчеева.
— Вы видите в этом что-то странное? Вас смутило место, время или что-то еще?
— Все! И место, и время… — И добавила: — Но больше, конечно, место.
— В этом есть что-то необычное?
— Он знает, что я никогда не езжу в электричках… Не думайте, это не прихоть богатой женщины. Я родилась и выросла в деревне, поэтому, если надо, могу ездить и на лошади, и на телеге… Дело в другом. И Альберт прекрасно знает мою историю.
Людмила Станиславовна задумалась и неторопливо начала рассказывать.
— Это случилось в день окончания института. Нам вручили дипломы, и после небольшого банкета мы с подружкой довольно поздно возвращались домой. Перед самым городом вышли в тамбур. Подружка закурила, а я просто стояла рядом. Вдруг появились пьяные парни и стали приставать — девочки, давайте познакомимся, ну и так далее. А подружка на банкете вдрызг разругалась со своим женихом. Можете представить, какое у нее было настроение?! Она этих ребят и отшила. Очень резко. Матом. Одному из них это не понравилось, и он достал нож и пырнул ее… Потом выяснилось, что он буквально накануне вернулся из тюрьмы и с дружками отмечал свое возвращение… А подружка моя умерла… — Людмила Станиславовна сделала паузу. — Я… Знаете, так часто бывает, когда мать пытается внушить ребенку какую-то мысль… Я воспитывала Альберта одна… Альберт был поздним ребенком. Он родился, когда мне было за тридцать. Я стремилась от всего его уберечь, застраховать. А уж как просила Альберта не ездить по вечерам в электричках! А если уж приходится ехать, то не выходить в тамбур… — Она тяжело вздохнула. — Я понимаю, что это мой комплекс… И тут он мне назначает встречу не только в вечерней электричке, но еще и в тамбуре…
— А может, он таким образом хочет вас о чем-то предупредить?
Словно не услышав его вопроса, Баранчеева добавила:
— И еще одно. Он никогда не говорил и не писал про свою любовь ко мне…
Людмила Станиславовна закрыла ладонями лицо и заплакала.
Глава восьмая
Формально проверить, могли ли Сизов и Баранчеев уйти в самоволку, Мишину было достаточно просто. Он пригласил в курсовую канцелярию заместителя командира взвода младшего сержанта Курлянского и попросил достать рабочую тетрадь, в которой тот, согласно распоряжению начальника училища, отмечал всех отлучающихся в любое время, кроме свободного. Такая практика возникла не так давно и называлась ужесточением контроля за перемещениями подчиненных.
Курлянский вытащил из полевой сумки толстую тетрадь.
— Какое число вас интересует?
— Двадцать первое.
— А время?
— Самоподготовка. — И уточнил: — С семнадцати до двадцати часов двадцати минут.
— Так, смотрим… Баранчеев. Был отпущен мною в санчасть. К зубному врачу. Сизов… Так, Сизов во время самоподготовки занимался в пятом корпусе в читальном зале. С моего разрешения.
— А они точно были в тех местах, куда отпрашивались? Ты не проверял? — на всякий случай спросил Мишин, хотя заранее был уверен в ответе.
— Товарищ старший лейтенант, — протянул Курлянский, — да если я всех буду проверять, то у меня времени на учебу совсем не останется.
Все становится на свои места, размышлял Максим, отпустив замкомвзвода, главное — официально отпроситься. А там уж шуруй куда хочешь!
Я накинул куртку, выключил свет и собирался уходить, но зазвонил телефон.
— Редакция, слушаю вас!
В трубке послышался испуганный девичий голос:
— Ой! Здрасьте… А тут ваш телефон написан…
— Здрасьте, здрасьте. А тут — это где?
— В газете.
— И в этом есть что-то странное?
— А я думала, что это телефон военного училища.
— Училища? — Я сел в кресло и включил настольную лампу. — А при чем здесь училище?
— Нет, правда как-то странно… — вместо ответа задумчиво произнесла девушка. — Сообщают о розыске курсантов, а отвечает телефон редакции.
— Так вы по поводу Баранчеева и Сизова?
— Да. — И сразу себя поправила: — То есть я по поводу только Сизова. Баранчеева я не знаю…
— У вас есть информация, где он находится?
— Откуда ж я это могу знать-то? — искренне удивилась девушка.
— Подождите, а что вы тогда хотите сообщить?
— Да я вообще-то ничего не хотела сообщать. Я у вас хотела спросить — он не отыскался? Я так волнуюсь… — Мне показалось, что она всхлипнула.
— А вы ему кем приходитесь?
— Я… Мы жениться собирались… В августе… А тут такое… — Она снова всхлипнула. — Так он еще не появился?
— А вы когда его последний раз видели?
— На позапрошлой неделе. Я лежала в больнице, и он приходил навещать. Потом я получила направление на обследование в Москву. Десять дней меня в городе не было. Сегодня вернулась, и мне на глаза попалась ваша газета с сообщением, что они пропали… — Девушка надолго замолчала, а потом неожиданно выдала: — Это я во всем виновата!…
Она расплакалась. Я еще раз убедился, что нет глупее и неблагодарнее занятия, чем успокаивать девушек по телефону. Но я своего добился, она перестала реветь и, только продолжая шмыгать носом, рассказала свою историю.
