а вот Цыгана было бы жалко — люди все-таки плавают получше собак.
Деньги Сашка завернул в полиэтиленовый пакет и засунул за резинку плавок.
И мы поплыли. Нервничал больше всего Цыган. Башкой вертеть в воде собаки не особо могут, а он должен был отслеживать оба болтающихся в воде объекта.
Доплыли, выбрались на берег, дошлепали до домов. А в Волжском тогда очень просто было ночью пива купить: если в первом этаже или полуподвале светится окошко, то стучи в стекло. Из форточки высунется рука, куда вставляются деньги на нужное количество бутылок. Рука убирается, а потом из форточки начинают появляться бутылки. Главное — вовремя подхватить, чтобы не разбились. Такой вот своеобразный пивной автомат.
Тихонько шикая сквозь зубы, потому что ночь, освещение так себе, а мы босиком, нашли такое окошко и произвели вышеназванные действия. И оказались счастливыми обладателями полиэтиленового пакета, набитого пивными бутылками. И тут нам одновременно в пустые глупые головы пришла одна мысль — а обратно-то как? С пакетом-то не поплывешь?
И стали мы пытаться поймать машину. Как ни странно, машины были и даже много. Но на призывно поднятую руку Сашки, который в плавках и с пакетом стоял на обочине, они не останавливались, а только разгонялись и с проворотом колес исчезали в неосвещенной дали.
Помучившись так минут двадцать и начиная подмерзать, мы решили изменить тактику. И выставили на обочину все мои почти девяносто девических килограммов в купальнике. А Сашка и Цыган, как и положено по закону кинематографии, залегли в кустах.
Надо заметить, что остановилась прям первая машина. И была она, как и ожидалось, «Волга».
Ну вот не умеют все-таки режиссеры передавать выражение лица водителя, который останавливается ночью подвезти почти обнаженную кустодиевскую длинноволосую красотку, а через секунду оказывается, что с заднего сиденья на него дышит черная морда собаки Баскервилей, а на соседнее пристраивается юный поклонник Шварценеггера. С бряцающим пакетом.
Надо отдать должное нашему спасителю, лицо у него было странным секунд десять, а потом он радостно заржал. Как конь. И долго и весело крутил пальцем у виска, когда узнал, почему же мы оказались «на том же месте в тот же час».
Вдохновившись нашим сумасшедшим поступком, он даже довез нас прямо до дому, где Наташка с Ильей уже с большим успехом наметали тазик икры, потому что отсутствовали мы достаточно долго, и они, конечно, успели подумать, кто именно из нас утонул. А пиво с нами пить не стал, правда, взял одну бутылку в качестве платы за проезд.
А в выходные приехали родители Ильи и, как ни странно, очень обрадовались нашему присутствию (о времена, о нравы!) и даже оставили нам одну машину из двух, на которых приехали. По тем временам мало у кого из даже очень обеспеченных товарищей было две машины на семью. Вот и у родителей Ильи была одна машина — «Волга» (как и ожидалось), а вот вторая — «Победа». Темно-зеленого цвета. Именно на ней нам и удалось покататься — то есть съездить в Волгоград на экскурсию.
Внутри машины было очень странно. Несмотря на внешнюю жару — прохладно, на сиденьях были ковровые чехлы, первое представляло собой один большой диван, а заднее стекло было таким маленьким, что смотреть в него можно было, только встав на коленки и повернувшись к водителю спиной. Но она ехала!
Мы посетили-таки Мамаев курган. И осмотрели Родину-мать, по груди которой в большом количестве ползали занимающиеся ею реставраторы. Выглядело это, надо заметить, комично. Хотелось ее, того-сь, продезинфицировать. А потом мы подошли к какому-то мемориальному орудию. Как ни отговаривали меня друзья, я тут же взгромоздилась на металлическую зеленую сидушку, представила себя в каске, посмотрела в прицел и стала наугад вертеть ручку. Какую нашла ручку, ту и стала вертеть.
Нет, оцените мое удивление и страх, когда ствол орудия стал плавно, но неуклонно двигаться, нацеливаясь на ближайший жилой дом. Меня с того стульчика как ветром сдуло. И через тридцать секунд я уже совершенно растворилась в толпе гуляющих по набережной.
Через положенное время, когда наш отдых подошел к концу, ребята на зеленой «Победе» отвезли нас на вокзал, поцеловали в лобик и помахали рукой. И мы даже никогда не переписывались и не созванивались. Но я их помню и люблю.
Пропажа из платины
Вот так, работа, экзамены, учеба — и пять с половиной лет института, диплом и распределение в ГОИ. ГОИ — это Государственный оптический институт им. Вавилова. Я мало того, что закончила тот же институт, что и мои родители, так я и распределилась в то же заведение, где трудился мой папенька.
Институт, кстати, сейчас не знаю, чем дышит, а вот когда я туда устраивалась работать, то можно было еще кое-где найти неразрушенные напоминания о том, что здание-то главное — это особняк Елисеевых. И Дубовый зал был еще ничего себе. И мраморную тетку, которая стояла на первом этаже, изящно обрамленная завитком лестницы с дубовыми перилами, можно было осмотреть.
Правда, когда я попала в институт году эдак в девяносто седьмом, тетки уже не было.
А вот некоторая особняковая загадочность осталась. То есть, чтобы дойти из одной лаборатории до другой, нужно было иметь при себе карту и компас. Тем более в комплекс института входило не одно здание, а несколько. И некоторые из них соединялись между собой. Я уж не говорю о том, что лаборатории, например наша, частенько располагались в подвалах.
Как во всяком порядочном научно-исследовательском институте, тут были не только лаборатории, где люди в белых или синих халатах играли в разные эксперименты, но существовало еще и производство.
Вот, например, очень много было в те времена твердотельных лазеров. А основной предмет в таком лазере что? Правильно, твердое тело рубинового стержня. Для получения корунда нужных характеристик необходимо и достаточно было просто вырастить искомое в производственной лаборатории. Размерчик нужный подобрать, хрому нужное количество подсыпать — короче, развлечься.
Приходим мы однажды на работу, а там суета какая-то нездоровая. Вернее, не у нас суета, а рядом, на производстве.
Чтобы в наш подвал попасть, приходилось проходить три вертушки, и это очень портило нам жизнь. А потому что так бы мы жили с третьей формой допуска; а вот для прохождения коридора между второй и третьей вертушками пришлось повышать уровень секретности. То есть, чтобы попасть в наш подвал, нужно было зайти в здание, показать пропуск, подняться на третий этаж, еще раз показать пропуск, пробежать по коридору, третий раз показать пропуск, а вот потом уже спуститься в подвал — и ты на работе!
На пропусках у нас стояли не только синенькие кубики и зелененькие полумесяцы, но еще и красные звездочки, которые губили все наши надежды на посещение зарубежа.
Так вот, бегу это я по коридору третьего этажа (там, где секретно), а народ не работает, а как-то мечется нервозно. И все куда-то под столы заглядывает. И в шкафы. И безнадежно, но упорно открывает ящики столов. Типа, ищет что-то небольшое.
Прибежала я в подвал к себе, а товарищи и рассказали, что ищут. Вот не зря я про твердотельный лазер. Стержни же рубиновые там. Не, они не очень дорогие, ну, баксов 100, 200 стержень может стоить. Разве ж это деньги в масштабах нашей Родины? Но вот растят их с помощью дорогих прибамбасов. Ежели, например, по методу Вернейля, то все в порядке, а уж ежели по методу Чохральского, так там платиновые тигли используются.
Вот такой-то тигель и пропал. Исчез. Фьють — и нету тигелька-то. Мне вам за платину надо рассказывать? Тигелек был не маленький, полулитровый. Я вот даже для интересу пошла и посмотрела, сколько такой тигелек сейчас стоит.
И стоит он, дорогие мои, тыщ четыреста. Тогда, конечно, деньги другие были, но машину на деньги за
