И папа полез в помойное ведро. Нашел там среди огуречных хвостиков кусок пальца, прополоскал его в перекиси и решительно примотал на место.
Через пару дней мама в медпункт в части зашла, повязку сменить, и очень насмешила медсестру своим рассказом.
— Да ну, не приклеится все обратно, как ни старайся. Только загноится и хуже будет. Давай повязку- то сменю.
Бинтик размотали, а там… Правильно, кусок-то прирос! А сейчас даже и незаметно почти.
Вот вы небось думаете про меня — тетке уже давно не двадцать лет, а она все такая загадочная? Так мне есть в кого! Я вам про мамочку мою напишу — серьезная во всех отношениях женщина, сейчас поймете.
Случай мимолетный. Для информации — мама старше меня на 19 лет. Почти на двадцать. А что? Удобно, я считаю, тем более, что у меня с Сонькой разница в тридцать лет без тех же копеек. Поэтому юбилейные у нас одни и те же года.
Так вот, был ясный июньский день, плавно переходящий в вечер. Мне было семнадцать лет, поэтому вокруг все было ярким и красочным, люди — красивы и доброжелательны, погода чудная, и мы с мамой договорились встретиться в семь часов, чтобы посетить хозяйственный магазин.
Стою на остановке, жду, тут подплывает маман — вся в чем-то летящем, каблучищи сантиметров двенадцать, личико накрашено, прическа еще сохранена. Ну, куда деваться, в в/ч трудилась, облагораживала мужской коллектив.
В магазине нас ожидал приятный сюрприз — там продавали вьетнамские метелки. До сих пор плачу горючими слезами при воспоминаниях — длинная бамбуковая ручка, и сама подметательная часть из какого-то натурального материала. Отстояв очередь, мы стали счастливыми обладательницами эдакой прелести. И на Большой проспект Петроградской стороны вышли в приподнятом настроении.
Идем себе, беседуем — что вот, мол, какая несправедливость — мы такие красивые, летние, а ни одна сволочь даже не посмотрит заинтересованно.
«Ха! — сказала мама. — Сейчас они посмотрят!» Я, честно говоря, даже замерла в предвкушении. Потому что нам нужно через дорогу переходить, а светофора нет. Слов нет, зебра, конечно, нарисована, но кто же будет уступать вам дорогу, если можно ее не уступать.
Мамочка подходит к краю тротуара, ОСЕДЛЫВАЕТ МЕТЛУ и, размахивая сумочкой над головой, с залихватским «Эгегей!», пристукивая тонкими острыми каблуками и поводя головой, как норовистая лошадь, скачет через дорогу.
Сказать, что на нас обратили внимание, — значит ничего не сказать. Нет, мамуля беспрепятственно, кавалерийским наскоком преодолела Большой, а сзади шла я. Нет, не шла, а ползла, схватившись одной рукой за живот и жизнерадостно похрюкивая от счастья.
Второй рукой я отталкивалась от асфальта в те моменты, когда слабый организм готов был упасть на землю и корчиться в муках. Транспорт не просто замедлился — он встал.
Все наши выезды на коньках, лыжах, велосипедах, все построенные воздушные змеи — исключительно папина заслуга.
Вот только одна незадача — живем мы с папой в одинаковых пространственно-временных векторах. Как это? А вот так. Если вдруг мне в голову пришла мысль срочно пойти из кухни в комнату, то в папиной голове тут же возникает мысль пойти на кухню и поставить чайник — и мы обязательно столкнемся лбами в темном коридоре. И шагаем мы с разворота в одну точку, правда, я на миллисекунду раньше, поэтому папина нога оказывается в аккурат на моей.
С годами я научилась уворачиваться, но опасные ситуации по-прежнему случаются.
А иногда не опасные, а мистические.
В хорошую погоду субботним или воскресным днем наша улочка, небольшая и тихая в будни, превращается вся в автомобильную стоянку. И если бы не огороженный забором двор, втиснуть свою машину было бы некуда, если тебе вдруг вздребезднулось и сопритюкнулось съездить, к примеру, на рынок.
Места вдоль тротуара заняты все. А почему? А потому, что улочка наша находится аккурат напротив входа в зоопарк. И весь народ, отягощенный детьми, стремится поужасаться содержанию животных в неволе. Вот и едут. И паркуются. Такое, кстати, еще происходит, когда на «Петровском» «Зенит» играет. Та же байда. Могут задавить даже на тротуаре.
Так вот, народ ставит машинки и стремится в зоопарк. А к машинкам стремятся наркоманы и бомжи. Потому что владелец гарантированно будет пару часов обозревать облезлых львов и красножопых макак, а не свое средство передвижения.
К слову, машины жителей они уже выучили и не трогают. А и действительно, себе дороже — поймают потом и сломают что-нибудь. Район-то Петроградский. Тут каждую шавку в лицо знаешь, бомжей тем более — с кем-то учился, с кем-то в садик ходил. А сам не увидишь — так добрые люди расскажут.
Так вот, можете верить, можете не верить, но дело было так.
Папенька проснулись в охрененную рань — часов в двенадцать. Такое происходит нечасто, но иногда бывает. Проснулись, умылись, выкушали кофею и выперлись на балконец, посмотреть, какие же стоят погоды — предсказанные или не очень.
Погоды стояли солнечные и теплые. Папа увидел голубое небо, синие облачка, даму с собачкой, шпиль Петропавловки и наркомана, сладострастно ковыряющего замок плачущего автомобиля. Заорав:
— Сволочь, отвали! — папенька набрали милицию, представились и рассказали о произошедшем.
Милиция приехала быстро — чего тут ехать, пятьсот метров — и осмотрела поврежденный автомобиль. Поскольку дверца было недовскрыта, милиция, опросив папу, уехала.
Тут папенька опять вышел на балкон. Смотрит — а дальше по улице уже бомжики в машинке ковыряются. Но далеко — не доораться. Александр Васильевич опять за телефон — милиция из машины, видать, выгрузиться не успела — приехала через минуту и даже спугнула бомжей. Правда, поймать их не смогла — скрылись проходняками. Зато опросила папу и уехала.
Теперь все уже представляют, что дальше было? Через час выходит папенька на балкон…
Ну? Все знают, что он увидел? Правильно, только тут уже в окошко автомобилю колотили кирпичом. Папа за телефон, милиция в машину, а дежурный так грустно ему говорит:
— Вы бы уже, Александр Васильевич, завязывали на балкон выходить, а то статистика какая-то странная получается…
Александр Васильевич очень много знает и умеет. Обои клеить, например, может. Да и странно было бы, если б не мог. И маменька моя умеет. И я. Когда бабуля Нина Леонтьевна жива была, так она девочек своих заставляла раз в полгода в квартире обои переклеивать для праздничности.
Один раз клеили мы с маменькой обои у меня в квартире.
Дошли до крохотного коридорчика, эдакого выверта перед сортиром. Стала я обои тряпкой разглаживать, а вот то, что там, под обоями розетка со снятой накладкой — забыла.
Кэ-э-эк меня шарахнет, хорошо, лететь недалеко, некуда. Я сначала заблеяла что-то, потом все слова вспомнила, которым меня на заводе научили. А маменька сложилась вдвое и ржет как конь. Вернее, как лошадь ржет.
— Чего это вас, маменька, так разобрало?
А она отвечает:
— Мы так с папой твоим обои клеили. Он мне: «Прижимай, прижимай сильнее!», ну, и ситуация аналогичная, так же, как ты, и отлетела. И слова заводские сказала. На что Александр Васильевич и выдает: «Какой кошмар! Люда, как тебе не стыдно! Почему ты ругаешься, как портовый грузчик, — видишь же, двести двадцать тебя не берет!»
С другой стороны, такие мелочи, как, например, в какую школу я хожу, или в какой класс — его абсолютно не трогают.
