— Тихо! Не кипятись. Если не хочешь, чтобы им было больно!
Я оцепенела, чувствуя, как от страха немеют губы. У меня не было сил отвести взгляд от родных и оглянуться на новую угрозу.
— Вот и славно. Умная девочка! — обрадовался голос.
Во рту мгновенно пересохло, и я с трудом смогла вымолвить:
— Не трогайте их!
— Конечно, если ты будешь слушаться. Пойдем! Только тихо, тихо!
Я не поверила и прошептала, боясь, что меня заметят мама или Лялька:
— Нет! Пусть первым отойдет!
Он услышал меня, в темных глазах на мгновение мелькнула жалость, дававшая надежду, но в следующее мгновение парень перевел взгляд на Ляльку и положил свою большую лапу на ее кудрявую макушку. Диктовать условия мне не дали. Я шагнула назад, повинуясь угрозе и чужой воле. А затем снова замерла, игнорируя толчок в бок.
Чернявый убрал руку от Ляльки и немного отодвинулся в сторону, открывая дорогу к подъезду. Он словно давал мне знак 'пока слушаешься, все будет хорошо'.
Я снова попятилась и уткнулась спиной во что-то жесткое.
— Садись! — получила еще один короткий приказ.
Больно дернули за локоть, уводя в сторону, и я почти упала на широкое кожаное сиденье. Чернявый сделал еще два шага в сторону от моих родных.
Меня бесцеремонно пихнули, отодвигая от двери, и в следующее мгновение с другой стороны втиснулся мой недруг. Мягкий щелчок закрывшихся дверей отозвался в голове похоронным звоном, но я еще успела проследить, как мама с Лялькой зашли в подъезд. Затем зарычал мотор, и машина тронулась с места.
Все было как в дурном сне — меня похищали. В это не верилось. Такого не могло произойти! Я увидела выбежавшего из своего подъезда Валгуса, охнула и дернулась к окну. В тоже мгновение рот заткнула широкая ладонь, и прямо через одежду что-то кольнуло в шею. У меня хватило сил еще раз дернуться, а потом все поплыло перед глазами, и выключили свет.
Не знаю, сколько я пробыла без сознания, должно быть не меньше трех часов. Очнулась оттого, что машина подпрыгнула, и меня тряхануло. Первые секунды не могла сообразить, где я и что со мной происходит. Голова лежала на чем-то достаточно жестком, и теплом. В горле першило: было так сухо, словно я не пила двое суток. Чувства неправильности, опасности происходящего заставили замереть и не двигаться, хотя больше всего мне хотелось вскочить и отстраниться от чужого тела. Но я не могла. Пока не могла.
Я слушала рев мотора, ощущала толчки от кочек, и где-то в глубине сознания кружилась маленькая яркая точка. Она тянула к себе словно магнит, смещаясь время от времени, когда меня прижимал к сиденью очередной поворот. Эта точка мешала сконцентрироваться на происходящем, но выкинуть ее из головы не получалось. И не хотелось. Ее ясный притягательный огонек был чем-то очень важным. А вот чем?
Машина резко свернула направо, точка тоже поменяла положение, и до меня дошло, что это… Моя внутренняя карта! Даже если меня завезут за тридевять земель, я все равно найду обратно дорогу! Главное — убежать. А я смогу! Точно смогу, став волком. И ничто меня не остановит!
От появившейся надежды я потеряла контроль над собой и громко вздохнула.
— Очнулась?
Резко вскинулась, поняв, притворяться больше не выйдет. Сесть получилось только с поддержкой: кисти и щиколотки стянули веревкой.
Молча взглянула на сидящего рядом. В голове мелькнула мысль: 'Что получится, если я перекинусь прямо вот тут, в машине? Разнесет ли ее в клочья вместе с теми, кто сидит внутри?' Было бы здорово. Но… пустая надежда. Тесновато станет, но даже крыши не проломлю.
Словно прочитав мои мысли, недруг насмешливо сощурился, предупреждая — и не думай! — а затем сказал:
— Ну вот, свиделись! Как обещал.
Я в ответ промолчала и отвела взгляд, уставившись на дорогу. Джип мчался через маленький городок. Уже стемнело, в домах зажгли электричество. Я смотрела в освещенные окна на чужое благополучие, на людей, которые знать не знали, что жизнь не такая как кажется с первого взгляда. И даже со второго. Как же мне в тот момент хотелось стать одной из них!
***
Не обязательно, что все самое страшное происходит ночью. Наоборот — темнота милосердна, она не хочет пугать и дает шанс на спасение. Возможность укрыться.
Я не смотрела на тех, кто столпился на поляне, рядом с большим плоским валуном, едва возвышавшимся над травой. Окажись камень немного повыше, он походил бы на алтарь языческого капища. Меня привели на эту поляну через знакомый мосток, по которому прошлым летом ступила в мир невозможного, нереального, того чего не существует. И теперь этот мир хотел поглотить меня.
Я глянула на эмалированную кружку в руках и стиснула зубы, отказываясь сделать последний шаг к неизбежному.
— Пей! — приказали за спиной.
— Пей, и тогда мы отпустим тебя, — мягко сказал другой голос, ненавистный в своем сочувствии и понимании. — Ты сможешь уйти, если захочешь. Но ты должна вспомнить и узнать!
Узнать?! От этого слова веяло неотвратимостью и жутью, как от тех голосов, то мерещились в первое преображение. Я предпочла бы остаться в неведение, только выбора мне не давали.
Прежде чем отпить, глубоко вдохнула для храбрости. Запах плесени, грибов и травы вызвал легкое головокружение и тошноту, а может это меня замутило от страха.
Холодный металл стукнул о зубы, я сделала первый глоток, едва не выплюнув жидкость обратно. Дело было не во вкусе. И не в охватившем рот жжении. Дело было в страхе, который заливала в себя вместе с отваром. Я не хотела вспоминать!
— Пей!
Меня схватили за локоть, не давая отвести посуду ото рта, и как только последняя капля попала в рот, отпустили, оставили одну. Я пошатнулась — почти сразу перед глазами поплыло — меня качнуло из стороны в сторону. Сильная мужская рука поддержала, помогла сохранить равновесие. Ноги отказывались держать, и я безвольно опустилась на землю, почувствовала, как меня укладывают на камень. Тело тяжелело с каждой секундой, оно врастало в гранит, словно я пустила корни. Только тело… Душа жила отдельной жизнью: ее наполнили миллионы воздушных пузырьков, поднимая в небо, отделяя от ненужной плоти и унося в заоблачную высь, к звездам. На мгновение я увидела себя, скрючившуюся на холодном граните, свернувшуюся как зародыш в клубок, и подумала, что, наверное — умираю.
Эта мысль не испугала, напротив, она принесла облегчение, потому что вместе с жизнью закончился бы страх. А потом меня снова потянуло к земле, к брошенному телу. Возвращение прошло стремительно, но вернулась я не одна: множество чужих, плутающих среди деревьев душ ринулись в мое тело. В сердце им места не хватило, и они захватили память….
Я закричала: тысячи жизней и смертей, сцепившиеся в борьбе силуэты, разорванные тела, кровь и смерть. Убитые люди и нелюди, разрушенные дома. Я вспомнила себя монстром, терзающим врагов, почувствовала жертвой, умирающей бесконечное множество раз, узнала как это больно, когда в тело входит холодная сталь или впиваются зубы, ощутила какова на вкус плоть врага и притягателен азарт преследования. Я не могла сопротивляться этому!! Сдалась чужой бесконечной боли, позволила безграничной ненависти поглотить мой разум. Больше не существовало девочки по имени Саша, ничего не осталось от девушки с прозвищем Дичок, и триста лет со дня последней войны прошли для других! Безликие враги снова окружили меня, и мышцы напряглись, готовясь к последнему прыжку, но вросшее в камень тело не сдвинулось и на миллиметр. Холодные глаза убийц, тела, окованные броней и клочки легкой, белой шерсти на моих зубах, когда врагов удавалось застичь врасплох. Льдистой, обжигающей
