– Скажешь тоже – пацан. Это ты – пацан, а он уже взрослый, самостоятельный…
– Родителям про него можно говорить?
– Как хочешь. Я взрослый человек, могу встречаться с кем хочу.
Я вернулся к столу, глянул в окно. Низовцова с пятого этажа вешала белье на веревки у газовых баллонов – большущие женские трусы-«репетузы», голубые и розовые.
– Шах, – сказал Кузьменок.
Я подвинул короля на клетку вправо. Доска с фигурами стояла на полу на площадке между третьим и вторым. Наш класс дежурил по школе, и Кузьменок попросился дежурить со мной. Мамаша подарила ему на день рожденья шахматы, а и из всего класса умели играть только он и я. Меня года два назад научил дядя Жора. Где научился Кузьменок, я не знал.
– Опять шах. – Кузьменок передвинул слона. – Э, малый, хули ты бежишь? Ну-ка, назад и пройди!
Малый повернулся, спустился на пролет, поднялся медленно. Кузьменок дал ему ногой под зад – несильно, «для профилактики». Я сбил его слона своим конем.
– Подожди, я не заметил… – сказал Кузьменок. – Давай назад, ладно?
– Хорошо, давай назад. Ходи.
Из буфета вышел с коржиком в руке Андрон из седьмого «Б», самый здоровый в своем классе «по драке».
– Что, Кузя, нехеровый шахматист, да?
– Ну а хули?
– Не, я не понял? Это ты мне говоришь?
– А что я такого сказал?
– Что, совсем прибурел?
– Иди отсюда, не мешай играть. – Кузьменок взял слона, передвинул на две клетки по диагонали.
Андрон ногой толкнул доску. Фигуры разлетелись по площадке. Андрон заржал, откусил от коржика. Кузьменок ударил его в нос. Кусок коржика упал на пол, раскрошился. Я вжался в угол рядом с батареей.
Андрон ударил ногой и кулаком одновременно. Кузьменок съехал вниз по лестнице. Звякнули стекла в двери коридора. Кузьменок потрогал сзади голову, посмотрел на пальцы. На пальцах была кровь. Андрон спустился, подошел к Кузьменку, замахнулся. Кузьменок дернулся. Андрон заулыбался.
– Восемь копеек. За коржик.
Кузьменок сунул руку в карман, вынул мелочь, начал считать. Андрон забрал все.
Мы начали новую партию. Голова Кузьменка была забинтована.
– …Ты думаешь, я ему не отомщу? – говорил Кузьменок. – Я ему отомщу. Только так. Я ему летом отомщу. Он будет у меня на коленях прощения просить. Ты что, мне не веришь? Я тебя тоже приведу, чтобы он у меня при тебе прощения просил, понял?
– Понял. Твой ход.
– Но ты видел? Он сильнее меня, а я не сосцал на него залупнуться. Ясно? Шах.
Прозвенели три звонка, включился радиоузел. Директор сказал:
– Внимание! Все учителя приглашаются на совещание!
– Зэ! Алгебры не будет, да? – сказал Кузьменок.
– Почему не будет? Это, может, только десять минут или пять…
– Я тебе говорю, что полчаса, а может, весь урок. Короче, доиграем, и я – домой.
На первом этаже по коридору носились малые. Я вышел на крыльцо. Там курили пацаны из девятых и десятого.
В саду цвели яблони. Трава была засыпана белыми лепестками. За деревом базарили о чем-то пацан и баба из десятого. Она хохотала.
В школе кто-то орал:
– Не выкидывайте портфель! Вы что, совсем одурели?
Из окна на третьем этаже вниз упал коричневый портфель, шлепнулся у турников, раскрылся. Из него посыпались тетрадки.
Поезд ехал мимо холма. На нем пацаны жгли костер. Рядом лежали их велики. Кроме нас в купе ехал дядька, по виду папин ровесник. Четвертое место было свободно.
Дядька вынул из сумки бутылку «Жигулевского», подцепил пробку открывалкой под столом, открыл.
– Пиво будете? – спросил он у папы. – Можно взять стакан у проводника…
– Нет, спасибо.
– А я вот люблю выпить пивка… Вообще, в Могилеве хорошее пиво. И не только бутылочное, но и разливное. Я раньше не ценил его, а потом, когда попробовал в других городах – ездил в командировки… Да, меня зовут Юра. А вас?
– Петя. А это – мой младший, Игорь.
– Что, к родственникам?
– Нет, я – в командировку, а его с собой взял – показать Москву…
– А я вот к сыну. Он у меня в армии служит, в Калуге. Отличный парень, очень хороший. Тяжелой атлетикой занимался, потом, правда, бросил – в техникум поступил. Технологический. Холодильные установки и оборудование. Закончил – и в армию. И все у него там в порядке. Что значит парень спортивный. Здоровье хорошее, только зрение немного попортил себе – под одеялом читал с фонариком… – Дядька сделал большой глоток пива. – Я, вообще, хотел вам сказать, что… В общем, я храплю иногда по ночам. Вы мне тогда скажите:
«Юра, не храпи». И за плечо еще можно потрогать, хорошо?
Папа кивнул.
Эскалатор полз вниз. Я держался за пластмассовые перила и смотрел на пассажиров на соседнем эскалаторе. Они ехали вверх. Мелькали лампы с белыми колпаками. Я спросил:
– До какой нам станции?
– До Полежаевской. Сначала едем до Горьковской, а там перейдем на Пушкинскую…
– И долго ты будешь в своем НИИ?
– Я сказал уже – постараюсь все сделать быстро…
– А может, отпустишь меня одного на Красную площадь?
– Нет, об этом не может быть и речи. Посидишь, подождешь внизу. Книгу свою почитаешь. Хорошо?
– Хорошо.
На стенах вестибюля был выложен узор из металлических трубок. В застекленной будке с окном сидела тетка-вахтерша. К будке подошел дядька с бородой и дипломатом, в вытертых джинсах, что-то сказал. Она посмотрела на него. Дядька прошел через вертушку к лифтам. Я открыл книгу Гайдара «Школа» – из списка по литературе на лето.
Начали бить куранты на башне.
– Так странно, – сказал я папе. – Даже не верится, что я на Красной площади. Столько раз ее видел по телевизору…
– Что, настоящая выглядит по-другому?
– Нет, просто как-то странно… А тебе – нет?
– Я ее видел уже много раз…
К воротам в Спасской башне подъехала черная «Волга», остановилась. Ворота открылись, машина проехала внутрь.
– Кто это может быть? – спросил я.
– Не знаю, может, какой-нибудь министр. Или замминистра.
– А Горбачев тоже здесь ездит?
– Наверно.
Я вынул «Смену», щелкнул Спасскую башню, Мавзолей, кусок зубчатой стены, церковь на краю площади.
Мы подошли поближе к церкви. Папа встал на фоне у памятника, я щелкнул его. На памятнике было
