Знаменитые случаи из практики психоанализа

Ответ заключается в том, что их бессознательное узнало о бессознательных или частично сознательных процессах обвиняемого по некоторым призна­кам и отреагировало на них так, словно они были доказа­ тельствами его вины. Судья и присяжные смотрели на тай- ные мысли, желания и импульсы как на реальные поступки. Они среагировали на выражение ненависти подсудимого уравниванием психологической и фактической реальностей. Я вполне серьезно настаиваю на том, что бессознательное восприятие психической реальности составляет важный эти­ологический фактор судебных ошибок. Истинная природа общения на уровне бессознательного, феномен, охотнее все­го сравниваемый с инстинктивным знанием, присущим жи­вотным, остается все такой же непознанной.

Случай дубильщика Грегора Адамсбергера оказался бо­лее показательным, чем мы предполагали, так как, рассмот­ренный с аналитической точки зрения, он может указать нам на многие опасности, связанные со случайными фак­тами. В данном случае против обвиняемого было множество улик, ценность которых как доказательств зависела от вре­мени, возможности и мотивов. Мы знаем, что их важность была усилена тем скрытым обстоятельством, что судьи ус­мотрели бессознательное желание Грегора убить Джулиану. Все, кто интересовался этим делом, не могли не задать вопрос: «Но разве сам Адамсбергер не сказал, что в вечер убийства Джулиана говорила ему о своем свидании с лю­бовником, сыном булочника Кунцем?» Позже Грегор также показал, что Джулиана рассказывала ему о частых встречах с Кунцем в садовом домике его родителей. В тот вечер она также должна была с ним встретиться. Это была вполне определенная и недвусмысленная информация. Как ею вос­пользовались? Судья, обвинитель и присяжные не могли сказать, что они этого не знали. Но они не обратили на это внимания. Конечно, они могли сказать, что история Адамсбергера звучала неправдоподобно. То, что говорит подозреваемый, всегда воспринимается с недоверием, а в данном случае звучало просто фантастически. Учитывая лич­ность Кунца, его репутацию и тот факт, что никто не знал о его отношениях с женщиной, случайно оказавшейся вдвое его старше, подозрениям Грегора не поверили бы, даже если бы у юного булочника не было хорошего алиби. Спо­ койное отрицание Кунца сделало эти странные сексуальные отношения еще менее вероятными. Когда выяснилось, что Грегор говорит неправду, его подозрения относительно Джу­лианы и Кунца «оказались» совершенно ложными. Ведь он говорил о письме, переданном сыном Джулианы Кунцу, в котором она просила у него денег, и еще добавил, что Кунц выругал ее за неосторожность. Все это явно было приду­ мано.

То, что Грегор сказал о Кунце, было ясно и определенно. Правда, все это никак не согласовывалось с остальными фактами, и никто не считал Кунца способным на такой поступок. Логически все было за Кунца и против Грегора, но, кроме того, глубоко в душе у судьи и присяжных должна была существовать пристрастная уверенность в невинов­ности Кунца. Думаю, мы сможем понять, откуда она взялась, если попытаемся осознать скрытое значение этих, на первый взгляд, рациональных аргументов и если прислушаемся к тому, что они хотели сказать, а не к тому, что, сказали фактически. Ведь кажется невероятным, что у скромного шестнадцатилетнего юноши могла быть сексуальная связь с женщиной, пользующейся плохой репутацией и вдвое его старше. Он годился ей в сыновья. Мне кажется, именно здесь появилось бессознательное нежелание принять заяв­ление Адамсбергера. Разве это не похоже на отрицание обвинения в инцесте? Было к тому же еще одно обстоя­тельство, укрепившее эту бессознательную идею инцеста. Сыну Джулианы, игравшему роль посредника, было тринад­цать, а ее любовнику - шестнадцать. Сила вытеснения, проявившаяся в игнорировании весьма обоснованного по­ дозрения, может подобным образом сработать и в других случаях, например, не позволив заметить важные улики или связать один факт с другими и т.д. Такое игнорирование подозрений часто сопровождается конструированием совер­шенно иной картины того, как все могло произойти, - процесс, который мы называем «системой». Комплекс по­добного рода идей, которые сродни мании, выглядит еще более убедительно благодаря механизму вытеснения. Су­ществующие улики становятся более весомыми из-за того, что улики, направленные в другую сторону, игнорируются, что может иногда привести к пагубным результатам.

История преступности нескольких последних десяти­летий насчитывает большое количество случаев, где неко­торые возможности, оказавшиеся впоследствии фактами, игнорировались судьей, присяжными и обвинением только потому, что другие возможности казались более вероятными. Это нельзя объяснить небрежностью или недосмотром; не стоит также сомневаться в интеллектуальных способностях или честности задействованных функционеров. Должно быть, что-то непреодолимое в силу своей скрытости и неуло­вимости не позволило им увидеть какого-нибудь факта. В какой-то момент вытеснение повернуло мысль в другое русло. Ницше намекает на этот барьер вытеснения в своем высказывании: «Даже самый храбрый человек редко имеет мужество признаться в том, что он знает». Глупо считать всех судей, свидетелей и экспертов в деле Дрейфуса идио­тами, подлецами и фанатиками, как это иногда делают. Многие, должно быть, не смогли увидеть во французском офицере, их соотечественнике, предателя, потому что это означало бы разложение армии, падение национальной чести и славы армии. Если такое возможно, то есть веро­ятность, что и в них могут существовать подобные импульсы. Легче допустить, что иностранец, еврей, совершил жестокое преступление. Очевидно, что одна из целей вытеснения - избежать боли, потому что обнаружение преступника в по­добных случаях может ранить нарциссизм индивидуума и масс.

Бессознательные факторы, которые можно проследить в психопатологии судебной ошибки, могут действовать в двух направлениях. Они могут заставить приписать прес­тупление невиновному человеку (невиновному в фактичес­ком смысле) или, с другой стороны, могут не позволить обнаружить истинного преступника. То есть в зависимости от обстоятельств могут опутать человека, кажущегося винов­ным, весомыми уликами или заставить не заметить сущес­твующие улики против реального виновника. Бессознатель­ная притягательность одной возможности получает поддер­жку благодаря работе защитного вытеснения, обусловлен­ного другой. Большая часть неверно вынесенных пригово­ров происходит благодаря комбинации обеих бессознатель­ных тенденций, подкрепляемых вескими рациональными аргументами и целой цепью кажущихся очевидными обсто­ятельств.

Я не могу привести здесь примеры, чтобы показать, как взаимодействуют психоаналитические компоненты. Мне остается удовлетвориться иллюстрацией эффективности бес­сознательных факторов на единственном типичном примере. Уроки, которые можно извлечь, исследуя глубины сознания, могут оказаться неприятными для судей и присяжных, гор­дившихся своей проницательностью. Но будем надеяться, что они быстро оправятся после травмы, нанесенной их нарциссизму и осознают, что даже их интеллект может быть иногда затуманен внезапным вторжением бессознательных импульсов. Как глуп тот, кто всегда считает себя умным!

РОБЕРТ ЛИНДHEP

Роберт Линднер - американский психоаналитик. Испытал сильное влияние со стороны Теодора Райка. Хотя Линднер не внес столь значительного вклада в развитие психоанализа, как Абрахам, Ференци или Райк, его книга «Час длиной в пятьдесят минут», благодаря дра­матической силе ее стиля; познакомила с психоанализом многие тысячи людей, которым более научный стиль других авторов- психоаналитиков показался бы слишком трудным или слишком не интересным. Кроме того, Линднер накопил ценный опыт, применяя психоанализ в лечении преступников.

В данном конкретном случае речь идет о проблеме, часто встре­чающейся в психоаналитической практике - проблеме навязчивого стремления к поглощению пищи. Та бессознательная причина, на которую указывает Линднер в описании этого случая, -не единственная возможная причина такого недуга. По мнению большинства анали­тиков, переедание является продуктом множества факторов.

Более важным, чем теоретические рассуждения о данном случае[17] заболевания, представляется то, что отношение Линднера к пациенту отличается от привычной ранее установки аналитика. Линднер в зна­чительной степени отказывается от роли отстраненного и анонимного аналитика в изголовье кушетки и подобно современным психоана­литикам гораздо более активно, по-человечески заинтересованно учас­твует в ситуации лечения. Эта личная эмоциональная вовлеченность в отношения с пациентом впоследствии нашла свое признание и вы­ражение в произведениях аналитиков различных теоретических ори­ентации.