это не голод в собственном смысле слова. Это какой-то припадок безумия, который не поддается контролю. Я хочу остановить его, но не могу. Несмотря на то, что я стараюсь это сделать, дыра становится все больше и больше. Я просто безумею от ужаса, мне кажется, что я сейчас превращусь в ничто, в пустоту, что эта дыра меня проглотит. Поэтому я должна есть.

В начале аналитической работы я пытался выяснить, нет ли каких-то особенностей у этого поедания пищи, какой- либо предрасположенности, специфичности.

- Нет, - ответила Лора. - Это просто бессмысленный и бесформенный процесс. Нет ничего такого, что я хотела бы съесть, нет ничего такого в мире, что могло бы меня насытить - все дело в том, чтобы заполнить пустоту. Поэтому не имеет никакого значения, что я проглатываю. Глав­ное - затолкнуть что- нибудь внутрь себя. И я запихиваю все, что только могу найти, в свой рот, одновременно сод­рогаясь от отвращения к себе, и проглатываю, даже не ощущая вкуса. Я все ем и ем до тех пор, пока мои челюсти немеют от жевания. Ем до тех пор, пока мое тело начинает распухать. Я раздуваюсь, как свинья. Это непрерывное пое­дание пищи доводит меня до крайней степени утомления, но все равно, борясь с усталостью, с тошнотой, с позывами к рвоте, я продолжаю есть и есть все больше. И если у меня в доме кончается еда, я посылаю кого-нибудь в мага­зин, и пока еду не приносят, я схожу с ума от растущей пустоты и страха, а потом набрасываюсь на нее, как будто не ела несколько недель.

Я также спрашивал ее, как кончается это безумие.

- Как правило, я наедаюсь до беспамятства. Наверное, я довожу себя до состояния опьянения. Так или иначе, я теряю сознание. Это случается почти всегда. Один или два раза я останавливалась от изнеможения. Я просто не могла ни открыть рот, ни поднять руку. Бывали случаи, когда мое тело бунтовало и отказывалось принимать пищу. Но самое ужасное - это то, что бывало потом. Независимо от того, как заканчивается припадок, за ним следует долгий сон, который иногда длится двое суток. Причем во время сна мне видятся какие-то нездоровые, ужасные сновидения, которые я с трудом могу припомнить при пробуждении. А когда я просыпаюсь, я вижу себя, вижу то, во что превратила Лору. Это еще ужаснее того, что этому предшествовало. Я смотрю на себя и не могу поверить, что та ужасная, от­вратительная тварь, которую я вижу в зеркале, — человек, более того, это я. Я распухаю. Тело становится просто бесформенным. Лицо - хуже всякого ночного кошмара. Оно теряет всякие черты и выражение. Я превращаюсь в тварь из ада, которая всеми своими порами источает дух гниения. И мне хочется уничтожить эту отвратительную тварь, которой стала я.

Три месяца интенсивной аналитической работы пред­шествовали тому утру, когда Лора появилась передо мной с трагически искаженной фигурой и потребовала, чтобы я смотрел на нее. Это были бурные месяцы для нас обоих. Каждый час анализа, во время которого Лора рассказывала мне историю своей жизни, проходил драматично, ее рассказ постоянно прерывался слезами. Рассказывание не прино­сило ей облегчения, как это происходит с большинством пациентов, ибо это была повесть нескончаемого горя, где одно несчастье громоздилось на другое. Хотя я привык выслушивать горестные истории о жестоком обращении, пренебрежении и несчастьях, с которыми люди приходят к аналитику, повествование Лоры не могло не тронуть меня, и я невольно выражал свое участие. Я вовсе не хочу сказать этим, что те чувства, которые она вызывала во мне, выра­зились в словах - за долгие годы практики, сделав немало ошибок, я выработал дисциплину, обезопасившую меня от такого непоправимого тактического промаха. Но большей частью бессознательно для меня самого мое чувство пере- давалось ей через какие-то незначительные черты моего поведения. В случае с Лорой это обернулось серьезной ошибкой. Она приняла мое чувство за жалость, что довольно типично в таких случаях, и начала эксплуатировать его во все большей и большей степени. Как это ни парадоксально, но именно потому, что я невольно выдал свое сострадание к ней, она все сильнее обвиняла меня в полном отсутствии тепла и почти ежедневно укоряла меня за мою «холодность», «каменную бесстрастность», мое «бессердечие», «безразли­чие» к ее страданиям. Поэтому с первых же недель наши встречи протекали по любопытному, повторяющемуся пла­ну. Они, как правило, начинались с одной из ее душещи­пательных историй, в рассказывании которых она обна­руживала незаурядный талант повествователя; затем она ожидала отклика: и если не получала его в желаемой для себя манере, она злобно на меня набрасывалась.

Мне очень ясно помнится один из таких сеансов, при­чем не только из-за того, что происходило во время него, но также вследствие того, что за несколько дней до него имел место описанный выше эпизод. И тот контраст в ее внешности, который обнаружился с момента ее последнего посещения, оставил яркое впечатление в моей памяти. Надо сказать, что между приступами Лора отнюдь не выглядела той несчастной руиной, в которую она иногда себя прев­ращала. Не будучи богатой, она тем не менее демонстрирова­ла сдержанный хороший вкус в одежде, всегда носила только то, что было ей к лицу, неизменно подчеркивая свои досто­инства. Благодаря аскетическому режиму, которому она под­вергала себя между припадками аномального переедания, в ее фигуре появлялась элегантная худоба. Ее лицо, обрам­ленное волосами настолько черными, что они отражали свет пурпурными бликами, не было красивым в обычном смысле, но оно не могло не привлекать внимания своим экзотическим оттенком. Широкие скулы, полуприкрытые карие глаза, небольшой тонкий нос с широкими ноздрями и овальный рот придавали ему восточный колорит. В тот день, о котором я хочу рассказать, в ней вряд ли можно было бы угадать ту руину, представшую перед моими глазами незадолго до этого.

Она начала разговор со своей обычной жалобы на фан­тастические ночные кошмары, населенные гротескными соз­даниями, причем ей никогда не удавалось точно описать их и их действия. По ее утверждению, эти сновидения являлись каждую ночь, и ни о каком полноценном отдыхе не могло быть и речи. Просыпаясь в ужасе от одного - при этом ее часто будил ее собственный крик - она, засыпая, тотчас же входила в другое, не менее ужасное. Она была убеждена, что эти сновидения были предзнаменованием, но утром от них оставались лишь смутные воспоминания о сюрреальных сценах, фигурах, лишенных лиц, и разного рода непристойностях, которых нельзя было бы ни назвать, ни оживить в памяти. Ей вспомнилась вода, бесконечная, медленно движущаяся или спадающая стремительными кас­кадами, которые безжалостно ее хлещут; вспоминались ша­ги - нестихающие, неумолимые удары, производимые парой туфель, которые, двигаясь сами по себе, без тела, немило­сердно преследовали ее по пустым коридорам; или безумное стаккато разъяренной толпы преследователей; еще вспо­минался смех - раздающееся эхом насмехающееся завывание одинокой сумасшедшей или пронзительный, насмешливый хор бесчисленных лунатиков: эти три элемента неизменно присутствовали в ее галерее ночных ужасов.

- Можете ли вы припомнить еще что-нибудь? - спра­шивал я.

- Ничего определенного - только вода, преследование и смех.

- Но вы же упоминали странные формы, пейзажи, помещения, какие-то события, сцены... Опишите их.

- Не могу, - ответила она, закрыв лицо руками. - Пожалуйста, не надо заставлять меня думать об этом. Я говорю вам обо всем, что могу вспомнить. Может быть, они настолько ужасны, что я должна их забыть - я имею в виду мои сновидения.

- А что же еще вы могли иметь в виду? - быстро спросил я.

Она пожала плечами.

- Не знаю. Наверное, мои воспоминания.

- Что-нибудь конкретно?

- Они все ужасны...

Ожидая, пока она продолжит, я наблюдал за ее руками, которые она отняла от глаз и, сцепив пальцы, приложила ко лбу, так что костяшки побелели, а пальцы покраснели от давления.

- Я думаю о той ночи, - начала она, - когда ушел мой отец. Я никогда не рассказывала вам об этом?

... На улице шел дождь. Только что унесли посуду после ужина; Лора и ее брат сидели за столом в столовой, делая домашнее задание. На кухне Фреда, старший ребенок, мыла посуду. Их мать передвинула свое кресло на колесах в переднюю спальню, где она слушала радио. В квартире, которая находилась на окраине фабричного района возле железной дороги, было холодно и сыро. Холодный ветер, дувший от реки, проникал сквозь окна и шуршал газетами, которыми были заполнены щели в рамах. Руки Лоры око­ченели от холода. Время от времени она откладывала ка­рандаш и дула на свои пальцы или скрещивала руки, пряча кисти под два свитера, которые она носила, в подмышках. Иногда для развлечения и от скуки, наводимой заданием по географии из программы шестого класса, она делала выдох, направляя воздух на

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату