Тогда профессор продолжил:
— Если мы расширим закон сохранения и примем существование отрицательной энергии, предложенное Дираком, — а почему мы, собственно, должны ограничивать энергию только положительными рамками — только потому, что так принято? — тогда этот распад объясняется очень просто, без необходимости представлять фотон, как электронно-позитронную пару: позитрон становится просто 'дырой', оставленной в море Дирака электроном, перешедшим в положительное состояние в результате поглощения протона. Понятие о пустом месте со свойствами частицы могло бы быть странным во времена Дирака, но сегодня, в эпоху полупроводников, мы принимаем это, как должное. И тогда распад нейтрона становится простым событием, электрон испускается, позитрон поглощается. Мы больше не нуждаемся в нейтрино, уносящем прочь недостающую энергию, так как электрон поглотил ее, перейдя с отрицательного уровня. И так как в процесс вовлечено три частицы, условие сохранения спина также соблюдено.
Его перебил Кресс с другой стороны стола:
— Но… минутку, минутку, а как быть со слабым взаимодействием? Вы только что вообще выдернули опору из-под слабого взаимодействия. Я хочу сказать…
Куришода пожал плечами:
— Я понял. Вы хотите напомнить мне о теории, объединившей в 80-х слабое и электромагнитное взаимодействие. Но я считаю, что 'слабое' взаимодействие — не более, чем электромагнитные силы, действующие между диполями элементарных частиц и диполями электронов в отрицательном энергетическом состоянии. И тогда, если две силы на самом деле являются одной и той же, тогда нам необходимо пересмотреть всю проблему.
Аудитория зашумела, кто-то покачал головой. Раздалось возражение:
— Но ведь существование нейтрино подтверждено, не так ли? Я имею в виду, что нейтрино детектируются. Они детектировались еще в 50-е.
— Коуэн и Рейнс. — добавил другой голос. — Нейтриноиндуцированная трансмутация хлора в аргон.
— Предполагаемая нейтрино-индуцированная. — ответил Куришода, как будто дожидался этого. — Механизм, описанный мной, объясняет это не хуже.
— Но проводились эксперименты, доказывавшие, что они не только существуют, но и обладают массой. — вмешался один из членов президиума. И массу даже измерили.
— Как еще вы сможете объяснить убыль массы?
— А другие эксперименты доказали, что они не обладают массой. парировал Куришода. — Некоторые экспериментаторы сообщали, что нейтрино колеблются между тремя состояниями, а другие этого не обнаруживали. Что касается дефекта массы, то, может быть, нам нужно поискать еще один глюонный клей. — Он повернулся и качнул головой в сторону. — Фил Кресс сам только что рассказал нам об огромных трудностях в обнаружении неизвестно чего и об неоднозначности суждений, что же это такое. Проще говоря, все это основано на статистических методах, которые сами по себе сомнительны. Ничто не доказывает нам, что у нейтрино есть масса, что они колеблются между тремя состояниями, или что они существуют вообще. Я уверен, что все, объясняемое с их помощью, может быть объяснено более просто и в знакомых терминах. Бритва Оккама.
Аудитория была настроена продолжать и дальше, но Дюпальм поднял руку, прежде чем кто-то успел вмешаться:
— Леди и джентльмены, обед ждет. Может быть, нам организовать специальное заседание сегодня вечером, чтобы обсудить возникшую тему далее? — Он вопросительно посмотрел на кого-то в передних рядах — Да, сегодня после обеда мы разошлем детали… — Несколько секунд он искал фразу, которой можно было бы закончить. — Может быть, наши рассуждения о связи с помощью пучков нейтрино несколько преждевременны?
Кто-то в президиуме улыбнулся, кто-то покачал головой. Атмосфера разрядилась.
— А вы еще не подумали о тахионах? — бросили из аудитории. — Как насчет этого, профессор Куришода? Тахионы существуют?
Профессор метнул взгляд поверх очков:
— Ну конечно. Тахион — это квант дурного вкуса.
Пять минут спустя участники вливались в центральную столовую и рассаживались за столиками, на которых уже стояли рыбные закуски, фруктовые соки, чай. Мелвин Боуэрс направился в тихий уголок столовой. К нему присоединилась Дженни Хэмпден из лабораторий Белла. Они встретились за день до этого на завтраке в гостинице и немного поболтали вместе на перерывах между заседаниями. Ей нравилась спелеология, классическая музыка и кошки.
— Ну вот и моя любимая теория. — сказал Боуэрс, когда они уселись за столик.
— Какая теория?
— Моя теория нейтринной бомбы.
— Нейтринной? Это что-то новое.
— А ты подумай. Она отвечает всем требованиям для современного оружия. Оборонные подрядчики получают свои доходы и люди трудятся. Оборонные аналитики и генералы в Пентагоне не зря едят свой хлеб. Средства массовой информации получают новое страшное слово, мирники получают тему для демонстраций. — Он расстелил салфетку на коленях и продолжил: — Но с другой стороны, у этой бомбы нет неприятных побочных эффектов. Она не убивает людей и не повреждает имущество. Совершенная бомба!
Дженни рассмеялась.
— Тогда нам нужно завести еще и нейтринные реакторы, чтобы отвлечь противников ядерной энергии.
— В этом что-то есть. Я думаю, что над этим ломали головы еще в семидесятых.
Дженни неожиданно отложила вилку.
— Ох, Мел, я совсем забыла. Слушай, мне нужно найти Такудзи, я обещала ему слайды для выступления сегодня днем. Я через пять минут вернусь, ладно?
— Конечно. Я покараулю место.
— Спасибо. — Дженни поднялась и направилась к двери.
Боуэрс продолжал обед в одиночестве. Как же называется этот бар? Желтый Дракон? Красный Дракон?… Нет, не дракон, Красный… что-то красное… В столовой еще не рассеялась толпа, и он не заметил, как между людьми к его столику протискивается высокий элегантно одетый мужчина.
— Добрый день, доктор Боуэрс.
Боуэрс поднял голову:
— Игорь Лукич! — воскликнул он, вспомнив русское знакомое ему отчество.
— Вы не возражаете, если я присоединюсь к вам?
— Нет, нет. Садитесь, пожалуйста. О нет, не сюда, здесь занято.
Это был профессор Дьяшкин, директор советской исследовательской организации по проблемам связи в Сибири. Он пользовался международной известностью, а с Боуэрсом они подружились на предыдущих профессиональных сборищах в Москве и Бомбее. Только прошлым вечером они вместе с группой других ученых участвовали в неформальной дискуссии, спонтанно возникшей в гостинице, где жили участники конференции.
— Куришода высказал интересную мысль. — заметил Боуэрс, когда Дьяшкин сел. — Я только что говорил своей соседке, Дженни Хэмпден из Белл, — может быть, вы ее знаете, она вернется через пару минут, — что нейтринная бомба была бы совершенной. Тогда и вам и нам будет не о чем беспокоиться.
Дьяшкин машинально улыбнулся, но было ясно, что он не в настроении для пустых разговоров; он нервно и непрерывно оглядывал окружающих. Боуэрс посерьезнел и вопросительно посмотрел на русского.
— Мы знаем друг друга уже несколько лет, доктор Боуэрс? — Дьяшкин говорил скрытно, опершись локтем о стол и прикрывая рукой рот.
— Я думаю, да — по крайней мере формально. — Пусть даже так. Иногда нужно доверять своим суждениям. И я ссужу о вас, как о человеке, которому могу доверять.
