гениальными.
В зале была обычная публика. Студенты громко спорили со своими подружками. Две проститутки вели торг с клиентом об «одном разе». Возле двери пьянчуги ругались с шофером такси, которому надоело ждать их у подъезда. В такой вот шумной атмосфере Есенин начал читать «Черного человека». Голоса в зале один за другим утихли, и настала особенная, тревожная тишина. Казалось, каждый думал, что повествование касается лично его. Когда звучала последняя строфа, публика затаила дыхание, словно воочию увидев возвышенную игру безумия и смерти. Когда Есенин закончил чтение, никто не решился аплодировать, все сидели, не смея взглянуть друг на друга. Трагедия поэта заслонила собой их мелкие личные истории. И среди этой тишины раздался звонкий голос Айседоры:
— Ну так как, милейший, вы по-прежнему думаете, что мой муж не гений?
На следующий день он опять пропал. Три дня Айседора не знала о нем ничего, каждое утро повторяя Ирме:
— С ним что-то случилось, я уверена… несчастный случай… он ранен… лежит где-то и страдает.
И каждую ночь, после дня, полного тревоги и ожидания, говорила:
— Так продолжаться не может. На этот раз все кончено! К концу третьего дня она ворвалась в комнату Ирмы:
— Милая Ирма, я решилась! Собирай чемоданы, уезжаем.
— Прямо сейчас?
— Прямо сейчас.
— А куда?
— На Кавказ. Мне надо отдохнуть. Не могу же я всю жизнь проводить в ожидании этого… этого… негодяя! Все кончено! Моя жизнь с Сергеем — в прошлом!
— Наконец-то вы меня послушали. Этот тип вам испортил всю жизнь, Дора. Вам действительно нужен отдых.
Когда уложили чемоданы, в дверях показался Сергей, всклокоченный, три дня не бритый, явно «под мухой».
— А чего это ты делаешь?
— Как видишь, собираю чемоданы.
— Уезжаешь в турне?
— Нет. Еду отдыхать в Кисловодск.
— Почему? Ты что, больна?
Тогда, встав прямо перед ним и пытаясь придать взгляду суровость, она сказала:
— Слушай, Сергей. Я больше не могу переносить твои постоянные исчезновения. Не могу терпеть такую жизнь, когда ты вечно уходишь, не сказав, куда отправляешься и надолго ли. Если это будет продолжаться, между нами все будет кончено. Слышишь? Кончено! Я не вытерплю таких дней, как эти. Я умирала от страха за тебя. В любом случае, сегодня вечером я уезжаю из Москвы. Это решено.
Он вышел, расхохотавшись. Но через несколько часов, когда скорый поезд был готов тронуться, Айседора увидела, как по перрону к ней бежит Сергей, протрезвевший, побритый, улыбающийся.
— Хотел поцеловать тебя перед отъездом. Она кидается в его объятия, рыдая:
— Сережа, ангел мой, черт ненаглядный. Слушай, поезд отходит через минуту. Иди в вагон. Поедем вместе. Тебе тоже нужно отдохнуть. После нашего возвращения тебе пришлось многое пережить. Отдых тебе пойдет на пользу, я уверена.
— Нет, не сейчас. Я приеду к тебе туда… потом… обещаю.
Прозвенел прощальный звонок. Они в последний раз обнялись, она вошла в вагон, и поезд тронулся. Сергей смотрел вслед длинному красному шарфу, уносящемуся в ночь, как факел расставания.
На следующий день Есенин вернулся к своей холостяцкой жизни. Расположился у Мариенгофа, куда перевез шесть чемоданов своего гардероба: десятки костюмов, комплекты рубашек, галстуков, обувь, предметы туалета. Целый магазин модной одежды. Конечно, он и не вспомнил о данном на перроне обещании. Был слишком занят: был у Троцкого в Кремле — рассказывал ему о проекте создания литературного журнала, прочел лекцию в московском Политехническом музее, встречался со своими друзьями-имажинистами. Одним словом — закрутился в делах. Однако через пару недель написал ей:
«Дорогая Айседора!
Я очень занят книжными делами, приехать не могу. Часто вспоминаю тебя со всей моей благодарностью. С Пречистенки я съехал, сначала к Колобову, сейчас переезжаю на другую квартиру, которую покупаем вместе с Мариенгофом. Все идет у меня отлично. Мне предлагают золотые горы, чтобы публиковать мои стихи. Желаю успеха и здоровья, поменьше пить. Привет Ирме и Илье Ильичу.
Любящий С. Есенин».
Тем временем Айседору и Ирму пригласили дать несколько концертов на Кавказе. Из Кисловодска они едут в Баку, оттуда — в Тифлис, столицу Грузии, а затем — в Батум. Письма и телеграммы, посылаемые ею почти ежедневно, остаются без ответа. Из Батума она пароходом направляется в Ялту, телеграммой умоляет Сергея приехать к ней. Через два дня приходит наконец телеграмма из Москвы: «Писем, телеграмм Есенину больше не шлите. Он со мной. К вам не вернется никогда. Галина Бениславская». Обезумевшая Айседора хочет срочно вернуться в Москву, но Ирма убеждает ее продолжить пребывание на берегу Черного моря.
Когда через пару недель она вернулась в Москву, то Есенина нигде не нашла. Ни у Мариенгофа, ни у других друзей. В «Стойле Пегаса» никто не видел его после того дня, когда он читал «Черного человека». Поговаривают, что он у Клюева, в Петрограде. Из разговоров она узнала, что он живет с Галиной Бениславской, бывшей его медсестрой, а теперь любовницей, что недавно он познакомился с актрисой Августой Миклашевской, которой посвятил любовные стихи, а Надежда Волгина, девушка из пригорода, ждет от него ребенка.
Две долгие недели прошли без вестей от него. Но как-то вечером он явился на Пречистенку, бледный, еле держась на ногах. С трудом ворочая языком, спрашивает у входа, где Айседора.
— Мадам Дункан отсутствует, — ответил Илья Шнейдер.
— Хорошо, я подожду ее.
— Вам здесь больше нечего делать. Появляется Айседора:
— Сергей, в каком ты состоянии… Что тебе надо?
— Пришел за статуей.
— Какой статуей?
— Деревянной, — отвечает он, икая. — Коненков сделал.
— Она наверху, в комнате. Но взять ты ее не можешь. Она моя.
— Нет, моя. Во-первых, это я изображен, так? Значит, моя.
— Ладно, но ты не в состоянии нести статую, она очень тяжелая. Зайдешь за ней в другой раз.
— Нет! — закричал он. И, оттолкнув Айседору и Шнейдера, кинулся, шатаясь, наверх по лестнице. По дороге схватил канделябр, стоявший на столике, и со всей силой швырнул его в Айседору, но не попал. Со второго этажа донесся шум перевернутых стульев, разбиваемых ваз и зеркал. После продолжительной паузы он появляется, прижимая к груди огромный деревянный бюст. Спотыкаясь на каждой ступеньке, начинает спускаться. На полпути цепляется ногой за ковер, теряет равновесие и падает с лестницы, ударившись головой о перила. Айседора кидается к нему с криком:
— Сергей! Дорогой мой!
Он встает, неверным жестом отстраняет ее и поднимает лежащее неподалеку дубовое бревно, из которого скульптор грубо вырезал бюст двадцатилетнего поэта. Направляется к двери на подгибающихся ногах.
— Сергей! Оборачивается.
— Сергей, предупреждаю. Если ты еще раз переступишь порог этого дома, все будет кончено. Навсегда, Сергей. Навсегда!
Он молча вышел. Через несколько секунд она услышала с улицы звук падения. Кинулась вниз, но Шнейдер удержал ее, взяв за руку:
— Не ходите! Он может убить!
