Только ее шепот, ничего больше. Некоторое время она прислушивалась, но, ничего не услышав, приникла ртом к щели между створками двери. Щель была узкая, сантиметра полтора, не более.
– Энсел?
Шуршание. Звук этот привел ее в ужас… и одновременно успокоил.
Он все еще в сарае. Все еще с ней.
– Энсел… я не знаю, что мне делать… пожалуйста, скажи, что мне делать… я не могу без тебя. Ты мне нужен, дорогой. Пожалуйста, ответь мне. Что мне делать?
Анна-Мария сунула руку за пазуху, достала из-под блузки короткий ключ, висевший на обувном шнурке. Взяв в другую руку висячий замок, закреплявший цепь в дверных ручках, она вставила ключ в замочную скважину и долго поворачивала, пока скоба не отщелкнулась. Сняла замок, распутала цепь, позволила ей упасть на траву.
Створки разошлись на десяток сантиметров. Солнце стояло высоко, свет в сарай попадал только через маленькое оконце, так что большая часть помещения пряталась в тени. Анна-Мария стояла на пороге, пытаясь разглядеть, что же там внутри.
– Энсел?
Она увидела, как в тени что-то шевельнулось.
– Энсел… ты не должен так шуметь… ночью. Господин Отиш, который живет на другой стороне улицы, звонил в полицию, думал, это собаки… собаки.
На глаза Анны-Марии навернулись слезы, она сдержала их с огромным трудом.
– Я… я почти сказала ему о тебе. Я не знаю, что делать, Энсел. Правильно ли я поступила? Я такая беспомощная. Пожалуйста… ты мне очень нужен.
Она уже взялась за ручки, когда услышала стон, сразу же перешедший в крик.
Энсел бросился на дверь… Он бросился на нее, Анну-Марию… Бросился, вылетев откуда-то изнутри. Только цепь остановила его, оборвав звериный рев, рвавшийся из горла.
Створки двери распахнулись шире, и она – прежде чем закричала, прежде чем захлопнула створки, как захлопывают ставни окна при приближении урагана, – увидела своего мужа, сидевшего на корточках на полу, с черным раззявленным ртом. Энсел был абсолютно голый, если не считать собачьего ошейника на шее. Большую часть волос он с себя сорвал – точно так же, как ранее сорвал с себя всю одежду. Его бледное, с синими венами тело было ужасно грязным, оттого что он спал – прятался – в земле как мертвец, получивший возможность самостоятельно вырыть себе собственную могилу. Энсел оскалил запятнанные кровью зубы и попятился от света. Демон, истинный демон… Закрыв створки, Анна-Мария трясущимися руками обмотала ручки цепью, навесила замок, заперла его на ключ, повернулась и убежала в дом.
Трайбека
Лимузин доставил Габриэля Боливара в офис его личного врача, расположенный в доме с подземным гаражом. Доктор Рональд Бокс пользовал многих нью-йоркских знаменитостей из мира кино, телевидения и музыки. Он не был «рок-доком» или доктором «Вам-будет-хорошо», функции которого сводились бы только к выписыванию рецептов, хотя ни в чем не отказывал пациентам. Дело свое он знал и пользовался высокой репутацией среди специалистов, занимающихся лечением наркотической зависимости, венерических заболеваний, гепатита С и других недугов, обычно сопутствующих славе.
Боливар поднялся на лифте, сидя в инвалидном кресле, одетый только в черный халат. Он весь ушел в себя и выглядел глубоким стариком. Его длинные, шелковистые волосы стали сухими и выпадали клочьями. Он закрывал лицо тонкими, скрюченными артритом руками, чтобы никто не мог его узнать. Горло распухло и так воспалилось, что Боливар едва мог говорить.
Доктор Бокс принял его сразу же. Он просматривал снимки, переданные по Интернету из клиники. Заведующий отделением томографии, который видел только результаты обследования, а не пациента, прислал записку с извинениями, пообещав завтра же починить томограф и провести новое обследование через день-другой. Но, увидев Боливара, доктор Бокс засомневался в неисправности оборудования. Вооружившись фонендоскопом, он уже прослушал сердце Боливара и его легкие. Попытался заглянуть в горло, но пациент отказался раскрыть рот, его черно-красные глаза горели болью.
– Как давно ты носишь эти контактные линзы? – спросил доктор Бокс.
Губы Боливара злобно изогнулись, он покачал головой.
Доктор Бокс взглянул на здоровяка, стоявшего у двери, в униформе шофера. Телохранитель Боливара Илия – рост два метра, сто двадцать килограммов мышц и костей – выглядел очень взволнованным, и доктор Бокс действительно испугался. Он посмотрел на руки рок-звезды, которые выглядели старческими и больными, но определенно не потеряли силу. Попытался прощупать лимфатические узлы под челюстью, однако и эта процедура вызывала слишком сильную боль. Перед томографией Боливару замерили температуру – 50,5 градуса Цельсия, температура невозможная для человеческого тела, однако, стоя рядом с Боливаром, ощущая идущий от него жар, доктор Бокс понимал, что так оно и есть.
Доктор отошел на несколько шагов.
– Я даже не знаю, как тебе это сказать, Габриэль. Твое тело, похоже, усеяно злокачественными новообразованиями. Это рак. Я вижу карциному, саркому и лимфому, при огромном количестве метастаз. Я не могу назвать ни одного медицинского прецедента, хотя, разумеется, буду настаивать на привлечении лучших специалистов в этой области.
Боливар сидел и слушал, в его глазах горела злоба.
– Я не знаю, что это такое, но что-то крепко взяло тебя в оборот. В буквальном смысле. Я могу сказать, что твое сердце перестало биться само по себе. Судя по всему, этим органом управляет рак. Заставляет его биться. То же самое и с легкими. Они чем-то заполнены… почти съедены чем-то… во что-то трансформировались… Словно бы ты… – В этот самый момент доктор Бокс осознал, что происходит. – Словно ты находишься в самом разгаре какого-то метаморфоза. Клинически тебя можно считать мертвым. Только этот рак и поддерживает твою жизнь. Я не знаю, что еще сказать. Твои внутренние органы уже отказали, но твой рак… что ж, у твоего рака все идет прекрасно.
Боливар сидел, смотря куда-то вдаль. Его глаза оставались такими же жуткими. Горло чуть раздулось, будто ему хотелось что-то сказать, но голос не мог преодолеть возникшую на пути преграду.
– Я хочу, чтобы ты немедленно лег в «Слоун-Кеттеринг».[71] Мы можем устроить тебя туда под вымышленной фамилией и с несуществующим номером карточки социального страхования. Это лучший онкологический центр в стране. Я хочу, чтобы господин Илия отвез тебя туда прямо сейчас.
Из груди Боливара донесся стон, который мог означать только одно – нет. Он положил руки на подлокотники, а когда Илия подошел и взялся за ручки кресла, Боливар встал. Покачнулся, но устоял на ногах, потом взялся руками за пояс халата и распустил его, полы распахнулись.
Глазам доктора Бакса предстал обвисший пенис, почерневший и сморщенный, готовый отвалиться от паха, как гниющий плод инжира, свисающий с гибнущего дерева.
Бронксвилл
Нива, няня семейства Лассов, потрясенная событиями последних двадцати четырех часов, поручила детей заботам своей племянницы Эмили. После чего ее дочь Себастьяна отвезла мать обратно в Бронксвилл.
Кин и его восьмилетняя сестра Одри уже съели хлопья «Фростид флейкс» и нарезанные кубиками фрукты – ту еду, которую Нива взяла с собой из дома Лассов, когда в спешке покидала его.
Теперь она возвращалась за добавкой. Дети Лассов гаитянских блюд не ели, и, что более важно, Нива забыла взять с собой пульмикорт, противоастматический спрей Кина. Мальчик чихал, лицо у него
