Ближе всех к рельсовому пути стоял Безум-Ник. Он тоже потрясенно оглядывался по сторонам. Как получилось, что столько народу выжило после крушения?
Затем, когда наездники приблизились, даже Безум-Ник заметил, что этим людям чего-то сильно недостает. Он обнаружил в их лицах следы человеческого начала, но это были именно слабые следы, не более того. Скорее похожие на жадный проблеск человекоподобного разума, который можно видеть в глазах очень голодной собаки.
Безум-Ник узнал кое-кого из наездников — это были мужчины и женщины подземелья. Можно сказать, друзья. Такие же, как он, кроты. За исключением, правда, одной фигуры — бледного долговязого существа, обнаженного по пояс. Существо отличалось весьма изящным сложением и походило на фигурку, выточенную из слоновой кости.
Несколько прядей волос обрамляли угловатое лицо, красивое и одновременно уродливое, обезображенное дьявольской одержимостью.
Это был Габриэль Боливар. Его песни, конечно же, не дошли в свое время до ушей обитателей подземелья, и слава музыканта была кротам не известна, тем не менее все глаза были прикованы к нему — так сильно Боливар выделялся среди остальных наездников. Звезда, которой он был при жизни, сохранила свое сияние и в его несмертном состоянии. Одежда Боливара состояла из кожаных черных штанов и ковбойских сапог. Рубашка отсутствовала. Все вены, все мускулы, все жилы были отчетливо видны под его тонкой, нежной, полупрозрачной кожей.
По бокам Боливара стояли две искалеченные особы женского пола. У одной была располосована рука — глубокий разрез шел сквозь кожу, мускулы и даже кость, так что было непонятно, на чем держится конечность. Разрез не кровоточил, скорее сочился — только не красной кровью, а какой-то белой субстанцией, более вязкой, чем молоко, но не столь густой, как сливки.
Пещерник Карл начал молиться. Его тихий рыдающий голос был настолько высок, настолько полон страха, что Фету поначалу показалось, будто это плачет маленький мальчик.
Боливар указал на глазеющих кротов, и в ту же секунду наездники бросились на них.
Женщина-тварь подбежала к Пещернику Карлу, сшибла его с ног, плюхнулась на грудь и пригвоздила к земле. От нее воняло заплесневелой апельсиновой кожурой и гнилым мясом. Карл попытался сбросить ее, но тварь схватила его руку и с такой силой крутанула в суставе, что кость мгновенно лопнула.
Ее раскаленная рука с неимоверной силой уперлась ему в подбородок. Голова Карла откинулась до предела — еще чуть-чуть, и сломается шея, — горло вытянулось и полностью обнажилось. Лежа, он теперь видел мир перевернутым вверх дном, и единственное, что Карл мог разглядеть в лучах фонаря своего шахтерского шлема, были бегущие мимо ноги, незашнурованные туфли и босые ступни. Тварям пришла подмога — из тоннелей вывалилась целая орда чудовищ. Это было полномасштабное вторжение в лагерь кротов — твари затаптывали людей и набрасывались по нескольку штук на одного.
К женщине, лежавшей на Карле, присоединилась вторая тварь — она в бешенстве содрала с него рубашку. Карл почувствовал сильный укус в шею. Нет, на нем не сомкнулись чьи-то челюсти, и не зубы прокусили кожу, — то был прокол, и после укуса что-то с сосущим звуком защелкнулось на его горле. Вторая тварь разодрала шаговый шов его брюк, изорвала в клочья штанины ниже паха и впилась во внутреннюю поверхность бедра.
Сначала боль — острая, жгучая, мучительная. Затем, через несколько секунд… онемелость. Такое впечатление, будто какой-то поршень ходит туда-сюда и, работая, глухо стучит, прижимаясь к коже и мускулам.
Карла… осушали. Он попробовал закричать, но во рту не нашлось места голосу — туда залезли четыре длинных горячих пальца. Тварь ухватила щеку Карла изнутри, и ее ноготь — скорее коготь, чем ноготь — вспорол десну до самой челюстной кости. Ощущение от пальцев твари было острое, соленое, только это ощущение длилось недолго — его пересилил медный привкус собственной крови Карла.
Фет ретировался сразу после крушения: он мгновенно осознал, что сражение проиграно. Вопли были просто невыносимы, но его задача осталась невыполненной, и он сконцентрировался только на ней.
Пятясь, он залез в трубопровод и сразу понял, что места там едва хватало для него одного. Единственное преимущество страха, охватившего его, заключалось в том, что теперь Фет был переполнен адреналином, от этого зрачки расширились, и Василий обнаружил, что видит все вокруг с неестественной четкостью.
Он размотал тряпки и крутанул таймер, сделав один полный оборот. Три минуты. Сто восемьдесят секунд. Яйцо всмятку.
Василий проклял свое дурацкое счастье — только сейчас он осознал, что при той вампирской бойне, которая разворачивалась в тоннеле, ему придется как можно глубже забраться в трубопровод, использовавшийся тварями для пересечения реки, да еще пятясь задом, с поврежденной рукой и кровоточащей ногой.
Перед тем как взвести таймер, Фет, насколько это было возможно, выглянул в тоннель и увидел тела кротов, корчащихся под гроздьями пирующих вампиров. Все кроты были уже заражены, всем пришел конец — всем, кроме Безум-Ника. Он стоял возле бетонной опоры, взирая на происходящее с блаженной улыбкой идиота. Как ни странно, ни одна из темных тварей не тронула его. Вокруг неистовствовали вампиры, а Безум-Ник оставался целым и невредимым. Затем Фет увидел, как к сумасшедшему кроту приблизилась долговязая фигура Габриэля Боливара. Безум-Ник пал перед певцом на колени. Два их контура рисовались в тусклом свете, пробивающемся сквозь пыль и дым, словно изображения на почтовой марке с библейским сюжетом.
Боливар возложил руку на голову Безум-Ника. Сумасшедший поклонился, затем поцеловал руку и начал молиться.
Все, Фет увидел достаточно. Он сунул бомбу в щель между трубами и отпустил пальцы. Раз… два… три… — начал он считать, вторя тиканью таймера. Затем схватил свою сумку и, пятясь, пополз по трубопроводу.
Сначала Фет двигался с трудом, однако вскоре стало легче — его собственная кровь, истекавшая из раны, служила смазкой в этой тесной трубе.
…сорок… сорок один… сорок два…
Группка тварей переместилась к входному отверстию трубопровода, привлеченная запахом амброзии, источаемой Фетом. Василий увидел их очертания в маленьком круглом проеме, и все его надежды испарились.
…семьдесят три… семьдесят четыре… семьдесят пять…
Со всей доступной ему скоростью Фет полз, скользя по собственной крови, при этом Василий умудрился раскрыть сумку и вытащить гвоздезабивной пистолет. Пятясь, он вопил во весь голос и выпускал серебряные гвозди, подобно тому как солдат опустошает магазин автомата, паля по вражескому гнезду.
Гвозди Фета глубоко вошли в скулу и лоб вампира, который первым рвался следом, — хорошо одетого мужчины шестидесяти с лишним лет. Фет сделал еще несколько выстрелов — гвозди выбили у мужчины глаз и заткнули ему пасть: один из серебряных штифтов глубоко зарылся в мягкие ткани горла.
Тварь пронзительно завизжала и отскочила, через нее быстро полезли другие, по-змеиному извиваясь в тонкой трубе. Фет увидел, что к нему приближается новая тварь, на этот раз — хрупкая женщина в спортивном костюме. На плече у нее была большая рана, оттуда торчала сломанная ключица. Женщина ползла к Фету, а ключица царапала по стенке трубопровода.
…сто пятьдесят… сто пятьдесят один… сто пятьдесят два…
Фет выстрелил в приближавшуюся к нему тварь. Она продолжала ползти, несмотря на то что лицо ее было утыкано серебром, как подушечка для иголок. Из-под этой подушечки вдруг выстрелило чертово жало. Оно вытянулось во всю длину и едва не коснулось Фета. Пытаясь спастись, Василий заерзал еще сильнее, продолжая пятиться по скользкому от крови желобу. Выстрел. Промах. Гвоздь отрикошетил от стенки и прошел мимо вампирши, зато угодил в горло твари, лезшей следом.
Как далеко он отполз? Сколько до бомбы? Пятнадцать метров? Тридцать?
Маловато.
Три динамитных патрона спустя — три патрона и одно, бля, яйцо всмятку — он узнает, маловато или нет.
Продолжая стрелять и вопить, Василий вспомнил фотографии домов из журналов «Недвижимость», с
