Он повернул на Сент-Джеймс-стрит и стал заходить во все клубы и игорные дома, где, как он знал, часто бывал Мандевиль. Нигде его не найдя, уже когда над Пикадилли забрезжил рассвет, Мэйнверинг дошел до Ватье. Маскарад еще продолжался, но почти никто уже не притворялся трезвым, да и маски были сняты. Здесь он и нашел Мандевиля в обществе Гарриет Вильсон и ее сестер. Гарриет, когда-то написавшая Мэйнверингу одно из своих знаменитых приглашений, пригласила его присоединиться к ним. Он так и сделал и с удовольствием отметил, что Мандевиль пьян гораздо больше остальных. Мэйнверинг рассчитывал, что ему самому, трезвому как стеклышко, будет нетрудно издевками вызвать бешенство Мандевиля. И действительно, Мандевиль, который пил не переставая, чтобы заглушить беспокойство о последствиях своих ночных приключений, вскоре разозлился не на шутку. Мэйнверинг решил, что время пришло.
– Пошли прогуляемся, – он потянул за руку Гарриет, сидевшую на коленях у Мандевиля; одновременно он сумел «нечаянно» опрокинуть на Мандевиля бокал с шампанским. Мандевиль с проклятием вскочил, заявив, что Мэйнверинг сделал это нарочно.
– Нет, – грубо произнес Мэйнверинг, – но могу и нарочно.
В мгновение все было решено. Они будут драться прямо утром. На этом настаивал Мандевиль, и его приятель, согласившийся быть секундантом, оставив тщетные попытки отговорить его, поспешил увести его, чтобы отпоить черным кофе. Собравшаяся вокруг них толпа решила, что это просто очередная ссора, спровоцированная Гарриет и ее сестрами, опасными тремя грациями. Убедившись, что причину ссоры видят именно в этом, Мэйнверинг спокойно поехал домой переодеться и взять пистолеты, чтобы без промедления отправиться в Уимблдон, где должна была состояться дуэль. Пока что все шло хорошо. Нужно было только решить: требуют ли интересы Дженнифер, чтобы он убил Мандевиля. Он знал, что с легкостью мог бы это сделать, но мысль об этом была ему противна: Мандевиль был пьян. К тому же Мэйнверингу не очень-то хотелось покидать Англию. Придется удовлетвориться тем, что он как следует припугнет Мандевиля.
Между тем Мандевиль трезвел гораздо быстрее, чем ему самому хотелось. Будучи не только задирой, но и трусом, до сих пор он дрался лишь с себе подобными, с людьми, которые в последний момент пугались, стреляли мимо, убегали или извинялись. Трезвея, Мандевиль начинал понимать, что Мэйнверинг – человек совершенно иного склада. Он достаточно был наслышан о поведении того на войне, чтобы надеяться на промах. Если бы только он, Мандевиль, имел возможность принести извинения. Но формально обидчиком был Мэйнверинг, и извиняться полагалось ему. На мельницу Мандевиль приехал, совершенно протрезвев.
Мэйнверинг, его секундант и доктор были уже там. Приготовления вскоре завершились, время приближалось… Мэйнверинг заговорил:
– Предпочитаете ли вы, чтобы я вас убил или только подбил?
Мандевиль побледнел:
– Изволите шутить?
– Напротив, уверяю вас. Никогда не был более серьезен. С легкостью могу сделать и то, и другое. И с готовностью. Но если вы пообещаете хранить полное молчание о сегодняшней ночи, я вас только раню в правую руку.
– В правую? – К этому времени Мандевиль потерял все мужество: развеялись надежды на первый выстрел. – Я пообещаю что угодно.
– Хорошо. Тогда пусть будет левая – вы так элегантно подносите к носу понюшку. Но помните, – секунданты уже возвращались, – одно слово о сегодняшнем – и снова дуэль. Со смертельным исходом.
Они разошлись по своим местам. Мандевиль был едва жив от страха.
Раздался сигнал, он выстрелил, тут же почувствовал, что пуля Мэйнверинга вонзилась ему в левую руку, и с удивлением увидел, что каким-то чудом его собственная пуля поцарапала щеку Мэйнверинга.
Мэйнверинг подошел, вытирая платком кровь со щеки, и пожал ему руку.
– Помните ваше обещание, – сказал он своему терявшему сознание противнику, и, передав его заботам врача и попрощавшись с секундантами, вскочил в пролетку и быстро уехал. Когда он въехал в Лондон, город начинал просыпаться, но было еще рано. Поддавшись неожиданно сильному искушению, он снова переоделся в домино, надел маску, которая удачно скрывала царапину, и снова направил лошадь к Девоншир-Хаусу. Ему вдруг показалось ужасно важным узнать, действительно ли Дженнифер закончила свой бал в компании герцога Девонширского, как предсказывала бабушка. К тому же, уговаривал он себя, должен же он ей как можно скорее сказать, что Мандевиль не будет болтать.
Но его ждало разочарование. Леди Бересфорд увезла Дженнифер домой неприлично рано. Памела воспользовалась первой же возможностью, чтобы отозвать мать в сторону и рассказать о неудаче Мандевиля. Леди Бересфорд тут же запаниковала. Возвращение Мэйнверинга и его вмешательство не сулили ей ничего хорошего. Нужно как можно скорее попасть к матери и обсудить с Маршем план отступления.
Когда они высадили Дженнифер на Гросвенор-сквер, леди Бересфорд вошла в дом вместе с нею под предлогом беспокойства о матери, но ей сказали, что и герцогиня, и Маршем уже спят. Однако она с тревогой узнала, что Мэйнверинг заезжал и довольно долго разговаривал с герцогиней. Леди Бересфорд приехала домой в страхе и всю злость сорвала на дочери, которая одна оказалась во всем виновата. Памела ушла спать в слезах, а леди Бересфорд села перед зеркалом снимать грим и строить планы нового заговора.
XI
Проснувшись на следующий день поздно, Дженнифер обнаружила, что герцогини уже нет дома, а ее ждала записка, в которой герцогиня объясняла свое отсутствие и сообщала: «Джордж говорит, что вы были первой красавицей бала. Лучше всего вам днем как следует отдохнуть после бурной ночи, поскольку я обещала, что мы присоединимся сегодня вечером к леди Сефтон в Олмаке». Ниже была приписка: «У Джорджа хорошие новости, его женитьба наконец решена». Разорвав записку, Дженнифер подошла к окну, сердито шурша шелковыми юбками. Почему герцогиня сочла нужным ей написать? Напоминание о леди Сефтон, конечно, только предлог. Значит, она считает нелишним предупредить, чтобы Дженнифер не рассчитывала на лорда Мэйнверинга? Невыносимо!
Что-то очень много скопилось невыносимого. Она ходила взад-вперед по комнате, с ужасом вспоминая события прошлой ночи. Почему Мандевиль завез ее к Ватье? Преследуя какие-то свои цели или в сговоре с Маршем, а может, даже с леди Бересфорд? Она нисколько не сомневалась в том, что ей грозила серьезная опасность и она была обязана Мэйнверингу своим опасением. Но это и было хуже всего. Она не могла простить ему, что он нашел ее при столь компрометирующих обстоятельствах, не могла простить, что он сразу же покинул ее, как только привез в Девоншир-Хаус. Мог бы по крайней мере из вежливости разок потанцевать c нею… С другой стороны, совершенно очевидно, что с самого начала он готов был поверить
