17 миллионов долларов. Что было еще лучше для Эда Прессмена, так это то, что у Милиуса имелся доступ к деньгам. По условиям контракта, свой следующий фильм он должен был сделать для Дино Де Лаурентиса, обожавшего фэнтези. В конце осени того года Дино и Эд заключили сделку, в соответствии с которой Дино по сути дела выкупил проект у Эда. Связи Дино помогли привлечь крупных игроков, и компания «Юниверсал пикчерс» согласилась заняться прокатом «Конана» в Соединенных Штатах.
Совершенно внезапно – бах! – дело двинулось полным ходом.
Однако то, что было хорошо для Конана-воина, еще необязательно было хорошо для меня. Де Лаурентис все еще терпеть меня не мог после нашей первой встречи. Несмотря на то что у меня был контракт, он мечтал от меня избавиться.
– Не нравится мне этот Шварценеггер, – заявил он Милиусу. – Он нацист.
К счастью, Джон уже решил для себя, что я идеально подхожу на роль. «Нет, Дино, – возразил он, – в нашей команде только один нацист, и это я.
Следующим шагом Дино явилось то, что он направил ко мне своего юриста. Его фамилия была Сайдуотер, и мой агент Ларри в шутку прозвал его Сайдуиндером[14]. Юрист объявил:
– Дино не хочет платить вам пять процентов, как это прописано в контракте. Он хочет оставить вас без процентов.
– Забирайте проценты, – сказал я. – Я не в том положении, чтобы спорить.
– Все пять? – изумленно ахнул юрист.
Он ожидал встретить с моей стороны сопротивление, и его поразило, что я так легко сдался. Если фильм будет иметь успех, каждая эта маленькая циферка обернется многими тысячами долларов.
– Забирайте проценты, – повторил я. – Все до одного.
Я рассуждал: «Можете забрать все проценты и даже сверх того, потому что я делаю это фильм не ради них». Я прекрасно понимал действительность. Ситуация была кривобокой. У Дино были деньги, мне была нужна карьера, поэтому спорить было бесполезно. Все обуславливалось спросом и предложением. «Но, – при этом думал я, – настанет день, когда ситуация изменится и Дино придется заплатить за все».
Познакомившись ближе с Джоном Милиусом, я узнал, что этот человек ко всему относился серьезно. Похожий на медведя, с черными вьющимися волосами и бородой, с неизменной сигарой в зубах, верхом на «Харли-Дэвидсоне», Милиус был просто одержим историей. Он обладал поистине энциклопедическими познаниями обо всех крупных сражениях и оружии, начиная со времен древних египтян, греков и римлян, и до наших дней. Джон со знанием дела говорил о викингах, монголах, пиратах всех эпох, самураях, средневековых рыцарях и лучниках. Он знал калибры всех патронов, применявшихся во Второй мировой войне, и то, какой пистолет носил при себе Гитлер. Ему не нужно было рыться в справочниках; все уже и так было у него в голове.
Джон любил называть себя дзен-фашистом и похвалялся, что его политические взгляды настолько ультраправые, что по сравнению с ними бледнеет даже Республиканская партия. В Голливуде кое-кто считал его больным. Однако он был таким замечательным писателем, что даже либералы приглашали его помочь в работе над сценариями, как это сделал Уоррен Битти с фильмом «Красные». Никто не умел лучше него создавать образы мужественных героев. Великолепным примером его творчества является монолог из «Челюстей», когда герой Роберта Шоу капитан Куинт вспоминает потопление американского крейсера «Индианаполис» во время Второй мировой войны, после того как он доставил атомную бомбу, которая впоследствии была сброшена на Хиросиму. Спасателям потребовалось пять дней, чтобы прибыть на место гибели, – для большинства членов команды было уже слишком поздно. Речь Куинта заканчивается словами: «Итак, тысяча сто человек оказались в воде. Триста шестнадцать из них были спасены, остальных забрали акулы, 29 июня 1945 года. Но бомбу мы доставили».
Милиус также был автором канонической фразы Роберта Дьювелла в «Апокалипсисе сегодня»: «Я люблю запах напалма по утрам… Он пахнет… победой». И, конечно, слов из «Конана», уже ставших моими любимыми, когда варвар в ответ на вопрос: «Что лучшее в жизни?» отвечает: «Сокрушать врагов, видеть, как они бегут прочь, и слышать причитания их женщин».
Мне доставляло удовольствие общение с человеком, полностью преданному образу настоящего мужчины, идеалу Тедди Рузвельта. Мне нравилось входить в этот образ и покидать его. Я был актером, а в следующую минуту уже становился пляжным повесой, затем бизнесменом, чемпионом по культуризму, потом Ромео, что бы это ни означало, – однако Милиус в этом отношении был начисто лишен гибкости. На письменном столе у него в кабинете всегда лежали пистолеты, мечи, ножи. Он готов был всем показывать свои ружья: британской фирмы «Пердис», подогнанные на заказ, с особой гравировкой, каждое из которых требовало нескольких месяцев кропотливой работы и стоило десятки тысяч долларов. Милиус баловал себя новым ружьем после выхода каждого следующего фильма. Ружье являлось непременной частью контракта. Если Джон завершал съемки вовремя, он автоматически получал новое «Пердис».
Милиус прекрасно знал мир и обожал делиться своими познаниями с каждым, кто был готов его слушать. Он хватал меч и говорил: «Потрогайте этот меч. Прочувствуйте его вес. Вот в чем заключалось отличие между английскими и французскими мечами. Французские всегда были легче…» И он продолжал в том же духе. Или смотрел на какую-нибудь актрису и говорил: «Да, она красивая, но недостаточно эротична для эпохи Конана. Не думаю, что тогда были такие огромные груди. И посмотрите, как широко расставлены у нее глаза, какой формы у нее нос и губы. Это не египетские губы».
Милиус сразу же заставил меня просмотреть все те фильмы, которые считал важными для моей подготовки. Он ставил классический японский фильм 1954 года «Семь самураев» и говорил: «Внимательно посмотри на Тосиро Мифуне. Обратил внимание на то, как он вытирает рот, как говорит, как хватает женщин? Во всем есть стиль, все чуточку преувеличено, во всем сквозит озорство. Вот таким должен быть Конан». Милиус также заставлял меня обращать внимание на фехтование, потому что «кэндзюцу» являлось составной частью самых разных видов единоборств, которые он собирался вплести во вселенную Конана: сценарий требовал целого арсенала мечей, топоров, копий, ножей и доспехов самых разных эпох.
Милиус стал присылать ко мне специалистов, которые должны были обучить меня основам боевых искусств, оружейников, каскадеров, учителей верховой езды. На протяжении трех месяцев я по два часа в день фехтовал на мечах. В отличие от самурайского меча, очень легкого и очень острого, которым можно отсекать головы и конечности и разрубать тела пополам, рыцарский меч тяжелый и обоюдоострый. Он предназначен для того, чтобы наносить мощные удары, которые рано или поздно пробьют доспехи и достигнут живой плоти. Мне предстояло узнать, какие части тела являются наиболее уязвимыми, и научиться наносить удары мечом, не говоря о том, чтобы научиться держаться на ногах, промахнувшись. Момент инерции одиннадцатифунтового меча может заставить фехтовальщика потерять равновесие, подобно мощной отдаче крупнокалиберного оружия, поэтому нужно предвидеть это и направлять инерцию в нужную сторону, чтобы тотчас же возвращаться с новым ударом.
Следующим был тренер по кэндзюцу, а потом – специалист по бразильскому боевому искусству, сочетающему удары кулаками и борьбу, все виды бросков, удары локтем и болевые захваты. Каскадеры учили меня лазать, падать и гасить энергию, откатываясь в сторону, и прыгать с высоты пятнадцать футов на маты. Сам Милиус был занят монтажом и редактированием «Большой среды», но он всегда находил время, чтобы заглянуть и оценить мой прогресс, а также снять меня на видеокамеру.
Занятия отнимали столько времени и сил, что их можно было сравнить с подготовкой к первенству по культуризму. Я полностью отдавался им. Мне казалось, что моя безумная мечта о карьере в кино наконец обрела четкие очертания. Этот образ постоянно присутствовал, но расплывчатый, затянутый дымкой: я не видел, в каком направлении идти, не представлял себе, как и где произойдет решающий прорыв. Но приглашение на роль Конана было сравнимо с первой победой на международных соревнованиях по культуризму. До тех пор я только мог наблюдать за своим прогрессом в зеркале, мог видеть, как медленно нарастают мышцы, однако на самом деле я не знал, как выгляжу на фоне соперников. Затем, завоевав титул Мистер Вселенная, я подумал: «Господи, нас же судила международная бригада, я состязался с ребятами, чьи фотографии видел в журналах, и я победил! Я добьюсь успеха».
