соображением с Ренатой и секретарем, который поглядывал на меня с подозрением.
Хлопнули передние дверцы, и из лимузина выбрался Главный, отвечавший за нашу делегацию; вслед за ним вылез его секретарь.
— Мы должны были поехать к президенту. Он ждет, — ворчал Главный.
— Подождет, — равнодушно отозвался я.
Я беспокоился за Марка. Я видел его рану. Она оставляла мало надежд. Пуля прошла очень близко от сердца. Крысобой потерял чересчур много крови. Я опасался, что он умрет. Точно ребенок, страшащийся смерти родителей, я не хотел его гибели. Он стал для меня другом. И я должен быть рядом.
Главный оплатил парковку кредиткой, помеченной изображениями правительственного штандарта и герба Независимого Амбера. Кредитку он погрузил в ребро бетонного блока, который я сперва принял за опорный столб. И только сейчас я сообразил, что, помимо кредите приемника, квадратная колонна еще выполняла функции пульта управления. В стоимость парковки включалась доставка пассажиров на требуемые этажи.
— Надеюсь, палату Крысобоя охраняют? — осведомился я.
— Весь этаж под охраной, — ответил Главный.
За нами прибыла кабина, похожая на таксофлаер, только без опознавательных знаков. Кабина не опустилась на асфальт, а зависла над ним, приветливо распахнув дверцы. Мы зашли внутрь, и кабина понеслась вдоль бесконечно длинных рядов машин. Она доставила нас к лифтовому комплексу, где выпустила наружу.
Палата Крысобоя располагалась на двенадцатом этаже. Лифт домчал нас в две минуты. Возле лифта нас встретили два вооруженных автоматами солдата. Они преградили нам дорогу и потребовали предъявить документы. Главный показал им какие-то корочки, и они, казалось, остались удовлетворенными, но меня захотели обыскать. Я почувствовал прилив злости и выхватил из-за пояса «Аргумент». «Аргумент» подействовал. Схватив солдата за грудки, я приставил дуло пистолета-автомата к его голове и зашептал, выплевывая слова как пули:
— Я — неприкосновенное лицо!
Крысобой был где-то рядом. Он находился на грани между жизнью и смертью, а какие-то служаки встали у меня на пути. Я чувствовал, как плывет крыша и норовит ускользнуть в бессознательное, превращая меня в берсерка — воина, одержимого неистовством.
Второго солдата, направившего на меня дуло автомата, колотила нервная дрожь.
— Успокойтесь. Успокойтесь… — суетился где-то поблизости Главный.
— Я хочу, чтобы ты уяснил, что у меня есть два «Аргумента», пистолет и десяток боевых гранат, и все на мне. Я ходячий арсенал и разоружаться не намерен. Мой друг лежит там, и я к нему пройду. Ты меня пропустишь добровольно или я пройду по тебе.
Отшвырнув от себя солдатика, я убрал «Аргумент» и неспешно пошел по коридору, чувствуя, как автоматное дуло морозит мне затылок.
— Ты чего взбеленился? — поинтересовалась Рената, догнав меня.
— Где были эти солдатики, такие придирчивые, когда мы по трапу спускались? — зло спросил я.
Смягчившись, — в конце концов, Рената ни в чем не виновата, — я добавил:
— Нехорошее что-то ощущаю.
Чутье в который раз не подвело.
Возле палаты Марка сидели два солдата. Издалека казалось, будто они спали, сложив оружие на коленях и чуть опустив головы, но, приглядевшись, я обнаружил, что они не дышат. Бездвижные тела. Я убыстрил шаг. Склонившись к солдату, я коснулся шеи. Пульса не было. Выхватив «Аргумент», я оттолкнулся от противоположной стены и, высадив дверь, влетел в палату. Палата была пуста. В ней никого не было. Только тело, лежащее под простынями, и дырки от вошедших пуль. Простыни оказались пропитаны кровью.
— Суки!: — взревел я.
Позади меня с «Аргументом» на изготовку в палату заглянула Рената.
Я сдернул простыни с тела. От души отлегло. Не Крысобой. Какой-то неизвестный, дряхлый, сморщенный, как гриб, мужичок.
Я коснулся рукой ран. Теплые.
— Убийца в здании.
Я выскочил в коридор, сбивая с ног Главного.
— Где Крысобой? — заорал я на поднимавшегося старика.
— В безопасности, — пропищал он.
— Где ваша хваленая охрана?! Кто пытается нас убить?! — засыпал я Главного вопросами. Он даже не пытался отвечать.
От лифтов к нам спешили солдаты.
— Шум слышали?! — спросил я.
— Ничего.
— Олухи. Трех человек убили рядом с вами, а вы даже задницы оторвать не удосужились.
— Наш пост возле лифта…
— Показывай, где Крысобой.
Главный опомнился, выхватил у солдата рацию и стал передавать в эфир приказы:
— Перекройте все выходы. На двенадцатом этаже совершено убийство. Прочешите госпиталь!
Сунув рацию в карман плаща, Главный направился в палату к трупу. Мы с Ренатой последовали за ним. Миновав кровать (на нее он даже не взглянул), Главный подошел к окну. Что он делал возле окна, я не видел. Но через минуту он раскрыл дверцы шкафа, втиснутого между двух оконных проемов, зашел внутрь, высунулся и жестом пригласил нас зайти.
Я вошел и встал рядом. Рената присоединилась к нам. Главный захлопнул створки изнутри, запер их на какой-то запор и дернул за вешалку.
— Все гениальное просто, — заявил Главный. Шкаф медленно стал двигаться вниз.
— В палате вашего товарища неотлучно находится несколько человек. Не бойтесь, убийцу поймают. Он не сможет уйти. Все перекрыто, — рассуждал Главный.
— Надеюсь, — буркнул я.
Шкаф остановился. Главный отпер дверцы, мы вышли в другую палату, похожую на ту, где было совершено преступление, только заполненную людьми. Два солдата сидели возле кровати. При виде Главного они вскочили и вытянулись по стойке «смирно». Врач колдовал над аппаратом, от которого к Марку, улыбающемуся Марку, ползли провода. Провода впивались в тело Крысобоя, но не причиняли ему боли.
— Порядок, шеф, — приветствовал меня Крысобой (как мы и договаривались, он не называл меня по имени). — Меня уже подлатали. Говорят, денек проведу здесь, и полный ажур.
— Вы слышали наверху шум? — поинтересовался Главный.
— Никак, нет, — отрапортовали солдаты. В кармане Главного запищала рация. Он вытащил ее, поднес к уху и молча выслушал сообщение.
— Выходы блокированы. Прочесывается территория. Парковка чиста, — проговорил он.
— Может, соизволите объяснить, что здесь творится? Кто пытается нас убить? — насел я на Главного.
— Я не обладаю такими полномочиями, — ответил Главный.
— А кто обладает?
— Думаю, президент.
— Тогда везите нас к нему. Только когда Крысобой будет готов к транспортировке. Мы его в этом гадюшнике не оставим, — заявил я. — И запомните, не знаю, как вас зовут, что от нашего слова и весомости ваших объяснений зависит то, будет ли объявлена экономическая блокада вашему государству. Вы находитесь в очень шатком положении. Я решаю вашу судьбу. От моего слова зависит дальнейшая политика Торговой Палаты с вашим государством.
Главный меня понял.
