— О-о! Какой красивый! Ты это мне принес? Лично мне?
— Соболиному дянгиану…
— Это одно и тоже, я тоже соболиный дянгиан. О, о, какой пушистый! Так говори, храбрый охотник, что тебе нужно. Зачем ты пришел? Я тебе помогу, чем смогу, помогу.
Пиапон удивленно взглянул на толстого чиновника и улыбнулся.
— Мне ничего не надо, я просто принес тебе соболя.
— Как ничего? Ты просто принес соболя и ничего у меня не просишь?
— Да.
— Ты не бойся меня, проси, что надо. Может, тебя торговец какой обидел, а?
— Нет, мне ничего не надо, никто меня не обижал.
— Зачем тогда ты соболя принес?
Пиапону стали надоедать эти, как ему казалось, бессмысленные вопросы, и он ожидал, когда чиновник разрешит ему уйти. Но чиновник был в недоумении, как это охотник, отдавший в казну два положенных с него соболя, бескорыстно принес третьего. Таких случаев за его долгую службу не было. За этим преподношением что-то кроется. Но что именно — чиновник не знал.
— Ты вчера принес два соболя?
— Принес.
— Это третий?
— Да.
Вдруг чиновника озарила внезапная, как молния, мысль. Да, конечно, он вчера встречал этого охотника, был с ним вежлив, угощение было тоже на славу, водки с избытком, и поэтому в знак благодарности этот безмозглый нанай принес ему соболя. Как это он сразу не догадался! Охотник принес соболя в подарок лично ему. Какой он олух, как это сразу не сообразил!
— Спасибо тебе, дорогой храбрый охотник, спасибо! У тебя сердце доброе, как у… — чиновник не мог подыскать нужное сравнение и быстро заговорил: — Добрый ты, сердечный человек! Я не забуду твоего подарка, я тебе тоже что-нибудь подарю, когда будешь уезжать. Спасибо тебе за этот дорогой подарок. Ну, иди.
«Какой подарок? — недоумевал Пиапон, выходя из зала на улицу. — Подарок. Никакого подарка я не делал, я принес дянгиану за того подкрашенного, чтобы сердце не болело, чтобы от стыда лицо не краснело. А он говорит — подарок. Странный чиновник!»
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Черный полог ночи накрыл всю землю, тучи закрыли от глаз небо и звезды. Баоса стоял молча, прислушиваясь к ночным звукам, изредка отмахивался от назойливых комаров.
— Дед, ты что стоишь? — спросил из-под накомарника Богдан.
— Комаров кормлю, они голодные, — ответил Баоса.
— Комаров? А зачем?
— Они ведь тоже люди,[22] есть хотят.
Баоса усмехнулся, смахнул с себя комаров и быстро юркнул под накомарник.
— Комары появились, чтобы досаждать людям. Ты знаешь, откуда они появились? Вот я тебе расскажу эту сказку.
Баоса лег рядом с внуком, укрылся одеялом и задумался. Не умел Баоса рассказывать сказки, он в жизни не рассказывал их, хотя и знал несколько коротких легенд. Когда дети донимали его, он отделывался шуткой. Герой его сказки таинственно появлялся в одинокой фанзе под большим чугунным котлом, как появляются богатыри в настоящих сказках. Он приподнимает котел, выходит на улицу, а на улице крепчайший мороз, мальчик тут же замерзает, и на этом заканчивалась сказка-шутка.
Но как же сейчас Баоса расскажет внуку сказку про ведьму Чикори, у которой ноги вертела, которая ходит из стойбища в стойбище и вырывает у всех языки? А рассказать надо, мальчик ждет. Баоса закурил и неумело начал сказ, кое-как довел до середины и, спотыкаясь, наконец добрался до конца.
— Так ее, ведьму Чикори, убили смелые люди, развеяли прах по земле, и из ее праха появились всякие вредные комары, мошки, мокрец. От каждой нечисти только нечисть может появиться, — закончил он. — А теперь давай спать, нам до рассвета подняться надо.
Баоса лежал с открытыми глазами, сосал свою горькую трубку и думал, правильно ли он ведет себя по отношению к Богдану. Мальчик честен, прям, и Баоса тоже должен быть честным. Ведь никто не знает его намерений. Наверно, все забыли его угрозу отобрать мальчишку у родителей, когда ему будет за десять лет. Да, он давал такое слово, это было лет семь назад, когда Идари с Потой приезжали к нему просить прощения. Все, видно, позабыли его угрозу, а сам Баоса, хотя и помнит свое слово, но он уже не такой, каким был в те прошлые времена. Он стал стар, уже никому не страшен, ни один сын его не слушается, внуки за его спиной показывают языки. Баоса, при всем своем желании, не может силой отобрать внука, это он сам знает. Но правильно ли он делает, когда хитростью хочет его к себе привязать? Честно ли это с его стороны? Может, лучше напрямую сознаться, сказать: «Богдан, внук мой родной, хочу, чтобы ты жил со мной до моей смерти, немного осталось до этого дня». Может, так лучше?
Мальчик давно сопел носом, над его лицом гудел одинокий комар. Баоса пытался поймать его, но не смог, только отогнал от головы внука. Он вспомнил, как мальчик заступился за мать перед отъездом на охоту, и нежно поцеловал его в щеку.
«Любит мать, — подумал Баоса. — Захочет ли навсегда ее покинуть? А Идари с Потой, отпустят ли его?»
Тоскливо стало на душе Баосы от этих мыслей, вспомнил он Ойту, сына Полокто, который прожил с ним всего год. Полокто ластился к Баосе, всякий раз проявлял свою заботу, приносил подарки, отдал на воспитание Ойту, и Баоса поверил ему, но стоило однажды Баосе поссориться с ним, как Полокто будто подменили: тогда-то он и отобрал Ойту, хотя мальчик привязался к деду и хотел жить у него.
В молодости Баоса редко ласкал своих сыновей, но теперь, когда наступила старость, его потянуло к внукам. Они нужны были ему, как помощники и как утешители. До приезда Богдана он брал с собой семилетнего Хорхоя на рыбную ловлю. А теперь он всем сердцем привязался к Богдану и не мог представить свою жизнь без этого мальчика.
— Ты должен остаться со мной, утешитель мой, — прошептал Баоса.
Утром, на рассвете, он чуть подтолкнул внука в бок, и мальчик тут же приподнял голову.
— Уже? — спросил он, протирая кулаком еще сонные глаза.
— Уже, — ответил дед.
На маленьких веслах мэлбиу они бесшумно поднимались по сузившейся речушке. Солнце поднялось над сопками, когда Богдан увидел впереди лося. Зверь стоял в воде по брюхо и ел лопухи. Первый выстрел, как договорились ранее, должен был сделать Баоса. Старик тщательно прицелился и выстрелил. Лось подпрыгнул, но тут же плюхнулся всей тяжестью в воду. Баоса передал винтовку внуку.
— Не спеши, — прошептал он, — подъедем ближе.
Оморочка быстро приближалась к бьющемуся в воде лосю. Богдан, дрожа всем телом, целился в таежного великана, но дед все не разрешал стрелять. Когда оморочка приблизилась к зверю шагов на десять, раненый зверь поднялся на ноги и медленно, неуверенно пошел на берег. Баоса развернул боком оморочку и прошептал: «Стреляй».
Богдан не помнил: целился он или нет, но после его выстрела лось остановился, зашатался, но не упал. Мальчик дослал второй патрон в казенник и выстрелил. Лось опустился на воду, нырнул с головой, будто доставал со дна съедобную траву, и тут же вытянулся на воде.
Баоса обернулся к внуку, прижал к груди и поцеловал в обе щеки.
— Кормилец ты мой, — сказал он.
Мальчик все еще дрожал от волнения и не отрывал глаз от лося.
— Это твоя добыча, ты добыл его, — сказал Баоса. — Сегодня праздновать будем, устроим эйлэн.
